42 
Шейла сказала ему, что не спит с кем попало, и он поверил. Но сколько мужчин было в ее жизни? Был ли среди ее любовников такой, к которому она испытывала серьезное чувство? Он нарушил основное правило и спросил:
— Тебя многие бойскауты щупали?
Шейла бессознательно прижалась к нему.
— Пытались.
Да, нетрудно представить себе бойкого пацана, пристающего к ней. В гостиной среди семейных фотографий висел ее подростковый портрет. Слейд мог бы поклясться, что в ее жизни не было ни одного неприятного дня.
— Но?..
Она вспомнила Билли Рафферти и то, куда завела его настырность. Он визжал, что кровь из разбитой губы будет течь несколько дней.
— Я себя в обиду не давала. — Шейла сжала кулак. — У меня не было брата, так что приходилось защищаться самой.
Слейд подумал, что ему нравится ее независимость. Очень сексуальное качество. Он взял ее ладонь и внимательно осмотрел. Изящная рука. Такая может принадлежать хирургу или одаренному музыканту. Эта рука крепко держит его.
— Выглядит смертельно, — поддразнил он, поднося ее руку к своим губам. — Напоминай, чтобы я никогда не противоречил тебе. — Их взгляды встретились. — Впрочем, я пацифист.
Шейла сомневалась, что когда-нибудь станет доверчивой настолько, что проглотит и это.
— Пацифист? Черта с два.
Она не собиралась верить во все, что он рассказал сегодня. Нет, он не хвастался. Чувствовалось, что многое даже умалчивает. Во время работы в горячих точках он не только стоял в стороне и фиксировал события. Нередко он в них участвовал. Как в тот раз, когда помог ночью переправить за границу семью, приговоренную к казни. Шейла понимала, что Слейд станет пацифистом, если только в мире больше не будет несправедливости.
И она гордилась им.
— Нет, правда, — защищался он, пытаясь не улыбаться.
Он не убедил ее, но она снова устроилась рядом с ним.
— Держу пари, ты мальчишкой вытворял черт знает что.
Ее умиротворенный вздох ласкал его кожу, вызывая дрожь, которую он с трудом сдерживал.
— Как и полагается мальчишке, — признал он, но, подумав и вспомнив, сколько огорчений принес матери, добавил: — Ну, может, чуть больше.
Шейла чувствовала, как ее глаза закрываются.
— Я думаю, тебе было трудно... — она попыталась подавить зевок, — расти без отца.
Они кое-что должны прояснить, подумал Слейд.
— По правде говоря...
Несмотря на все усилия, Шейла сладко зевнула.
— Мне было трудно. — Она увидела его реакцию и поняла, что надо объяснить. — Временами мне казалось, что я расту и без отца, и без матери. Они всегда были в отъезде, помогали другим.
Ее голос становился все тише, сон брал свое.
— Я гордилась ими, но и ревновала тоже. Я думала, что мне надо сломать ногу или заболеть какой-нибудь редкой болезнью, чтобы привлечь их внимание. — Она с веселым удивлением вспомнила, какими были ее родители сегодня. — Просто не могу поверить в их превращение.
У него было меньше материала для сравнения. Он крепче обнял Шейлу, чувствуя, как ее голова клонится к его плечу.
— Что привело к этому?
— Понимание, что человек смертен, полагаю. Вдруг обнаружили, что у них впереди не вечность, как они думали. Как и все думают, пока жизнь не убедит их в обратном.
— Забавно. Я тоже всегда думал, что у меня впереди вечность. — Он не мог думать иначе, пройдя через то, через что прошел. — Теперь я просто надеюсь на это.
— У тебя это получается естественно, или ты практикуешься?
Он засмеялся, и Шейла чувствовала, как звук перекатывается в его груди.
— Каждое утро, добросовестно, перед зеркалом. А что? Разве не видно, что я исполнен надежд? — спросил он с притворным удивлением.
Прекрасно видно и прекрасно ощущается.
— Временами ты немного спешишь с ними.
— Потому что хочу очаровать тебя прежде, чем испытаю на себе твой острый язык.
Именно это ему нравилось в ней больше всего, ее ум. И конечно, тело.
Моментами ему еще с трудом верилось, что он связал себя обязательствами с другим человеком. Но, очевидно, к этому не сразу привыкаешь. Он бы дал себе фору лет пятьдесят, прежде чем признавать поражение.
— Держу пари, ты в детстве была красоткой.
42 
