55 
Он до сих пор это чувствует.
Кевин стоял тогда на кладбище и слушал священника и тех немногих, кто произносил короткие речи; и надо признать, что именно тогда ощутил, что, пока смотрит на похороны, в нем самом тоже что-то умирает.
Осталось сорок километров. Он прибавил скорость.
Не хочется опаздывать.
Сидя за рулем весьма дорогого автомобиля, он вдруг услыхал собственный смех, — он, Хаттон, мчит в ночи на скорости сто километров в час и хохочет в полном одиночестве и без всяких оснований для радости.
Надо радоваться, сказал он вслух.
Если ты на самом деле жив.
Только ничего из этого не выйдет. Понимаешь?
Какой-то зверек пробежал по краю дороги в лучах фар, Хаттон вздрогнул, подождал, пока довольно крупный заяц скроется в кустах, и снова прибавил скорость.
Господи, Джон, ведь тебя же осудили за убийство!
Ты отнял жизнь.
Значит, ты виновен.
Он звонил Линдону Робинсу, раньше, еще когда они отправлялись за Рубеном Фраем в Маркусвилл. Робинс работал главным врачом в тюрьме Маркусвилла в то время, когда умер Джон, теперь он живет в Колумбусе, служит главным врачом университетской клиники Огайо, больницы при университете, это где-то на 10-й авеню.
Они договорились встретиться в больнице в четыре часа ночи. Робинс спросил, не может ли это подождать до утра или даже лучше до полудня, но Кевин Хаттон не стал препираться, а просто сказал, что надеется застать Робинса у входа в клинику ровно в четыре ноль-ноль.
Линдон Робинс оказался рослым мужчиной, значительно выше Кевина, и к тому же еще и весьма плотным, так что тот решил, что врач, поджидающий его у входа в больницу, весит не меньше ста тридцати килограммов.
Они поздоровались, глаза у врача были усталые, волосы растрепанные, но держался он приветливо, терпеливо. Когда они вошли в большое здание клиники, Робинс указал на коридор, конец которого терялся вдали, и они шли по нему какое-то время, потом — дверь, два этажа вверх по лестнице и еще одна дверь.
В кабинете Робинса было тесно — громоздкий письменный стол и штабеля папок. Закрыв за собой дверь, Кевин безуспешно поискал взглядом, где бы сесть.
Казалось, комната не желает терпеть никого, кроме Робинса, его крупное тело заняло оставшееся пространство, стены прилегали к нему плотно, словно одежда. Доктор указал на табурет, стоявший посреди всего этого разора в углу у окна, Кевин наклонился, взялся за него и сел.
Линдон Робинс тяжело дышал, после прогулки по коридору и подъема по лестнице его, несмотря на январский мороз, прошиб пот.
— Кевин Хаттон, ответственный оперативный сотрудник, так?
— Верно.
— Чем могу быть полезен?
Голос Робинса звучал спокойно. И это спокойствие не было притворным, скрывающим волнение.
Кевин обычно сразу замечал, если что не так, любую тревогу — ее не услышать, но она все равно выдает себя. Но на этот раз ничего такого не было. Линдон Робинс вытер лоб салфеткой, улыбнулся, сказал именно то, что думал: он готов помочь.
— Да. Возможно, вы смогли бы мне помочь. Вот с этим.
Кевин Хаттон прихватил с собой тонкий портфель. Теперь он поднял его с пола, открыл и достал конверт с одним листком бумаги.
— Свидетельство о смерти. Более чем шестилетней давности. Заключенного звали Джон Мейер Фрай, он умер в тюрьме в Маркусвилле.
Робинс поискал очки для чтения, нашел их в кармане пиджака. Он взял у Кевина бумагу и прочитал.
— Да, это свидетельство о смерти. Так это из-за него мы сидим здесь среди ночи?
— Это ваша подпись?
— Да.
— Тогда мы сидим среди ночи из-за него.
Робинс еще раз прочел свидетельство, а потом махнул рукой:
— Я не понимаю. Я был главным врачом в уголовной тюрьме в Маркусвилле. Один человек умер, и я подписал свидетельство. В чем проблема?
— Проблема? Проблема в том, что этот человек, тот, кто скончался, в это самое время сидит в тюрьме в Стокгольме, то есть на севере Европы.
Крупный мужчина посмотрел на Кевина, на бумагу, которую все еще держал в руках, потом снова на Кевина.
— Теперь я ничего не понимаю.
— Выходит, он жив. Джон Мейер Фрай жив. Несмотря на то, что вы подписали свидетельство о его смерти много лет назад.
— Как это жив?
— Как? Да просто жив, и все тут.
Кевин Хаттон взял бумагу, которая уже немного помялась в руках Робинса. Он сунул ее назад в конверт и убрал в портфель.
55 
