82 
Там ветер был еще сильнее. Трудно было устоять на месте, и они лишь вдвоем могли удержать кресло. Иногда соленые капли попадали на щеку, но все равно было здорово, мороз бодрил, как холодный душ по утрам. Гренс посмотрел на Анни, она сидела у поручня, который доходил ей как раз до подбородка, и могла снова беспрепятственно участвовать в жизни окружающего мира. Снова вернулось то ощущение радости, которое Анни дарила Эверту порой, просто показывая, что сама радуется.
— Я знаю, что вы продолжаете надеяться. И мне нравится в вас это, и все то, что вы для нее делаете, но я бы хотела, чтобы вы не надеялись на слишком многое.
— Зовите меня Эверт.
— Я просто хочу сказать, что это может причинить боль.
— Она махнула рукой.
Студентка-медичка по имени Сюсанна теперь одной рукой держала Анни за плечи, а другой по-прежнему придерживала ее кресло. Она не смотрела на Гренса, пока говорила это, ее взгляд был устремлен в сторону Ваксхольма, приближавшегося по левому борту.
— Я знаю, что вы верите, что видели это. Но мне известно и то, что с точки зрения неврологии это невозможно. Просто рефлекс. Я считаю, что это был двигательный рефлекс и ничего больше.
— Я, черт побери, знаю, что вижу.
Она обернулась к нему:
— Мне не хочется причинять вам боль. Но вам не избежать боли, если вы станете слишком много от этого ждать. Я хочу сказать, что вот такая поездка — это для нее очень хорошо, но, может, этого и достаточно? Вам, я имею в виду. Просто знать, что ей хорошо.
Он и сам не понимал, на что рассчитывает. Что Анни, увидев корабль, снова махнет рукой? И подтвердит то, во что никто не желает верить? Они обедали в молчании, рыба и впрямь оказалась вкусной, как ему и рассказывали, но разговаривать стало больше не о чем. У Анни был хороший аппетит, у нее текла слюна, и она то и дело перемазывалась едой, так что Эверт с Сюсанной кидались наперегонки ее вытирать. Гренс заказал автобус для инвалидов на половину второго, и тот прибыл точно в срок, час спустя они распрощались на пристани Госхага, он поцеловал Анни в лоб и пообещал приехать в следующий понедельник. Потом помчался на машине по городу, чтобы успеть до часа пик. С дороги он позвонил Свену Сундквисту спросить, что новенького за последние часы, а также Рубену Фраю в отель «Континенталь» — захотелось поговорить с этим беднягой, подготовить его, чтобы он не надеялся на слишком многое…
Последние сутки не были похожи ни на один из пережитых им ранее дней. Даже на тот день восемнадцать лет назад, когда его единственную дочь нашли умирающей на полу в его собственной спальне. Тогда он был более чувствительным и открытым миру. Он впустил в себя ее смерть, признал, что это в самом деле произошло, и много раз хотел наложить на себя руки, ведь ему незачем было больше жить. Потом он замкнулся. И с тех пор, не считая того времени в самом начале, когда они отчаянно пытались зачать нового ребенка, он не мог заставить себя пожелать Алису, да и вообще никого, он ходил вокруг, словно живой труп.
Эдвард Финниган вел машину по двадцать третьему шоссе на север. Сколько он уже работает советником губернатора, они оба уже с трудом могли припомнить. Они встретились на юридическом факультете Университета Огайо за два десятка лет до того, как Роберта избрали на эту должность. Когда долгая кампания, которую они вели сообща все эти годы, завершилась избранием однокашника на пост губернатора, приятели просто перенесли свой офис на Южную Хай-стрит в Колумбусе. Вся изнурительная стратегическая подготовка окупилась, он стал ближайшим помощником губернатора — тем, кто посвящен и участвует во всем, что бы официально или неофициально ни исходило из столицы штата Огайо.
Казалось, смерть Элизабет сделала Финнигана еще более энергичным. Чтобы заглушить боль, он стал работать еще усерднее, словно надеялся, что карьерный успех заменит ему личную жизнь.
Финниган опустил боковое стекло и со злостью плюнул в холодный воздух. Какая неслыханная наивность!
Он понял это за те несколько часов, что прошли с тех пор, как начальник охраны Вернон Эриксен нанес ему ранний визит. Вдруг, спустя столько лет, все снова ожило. Когда Эриксен излагал то, ради чего пришел, когда объяснял, что Фрай жив и сидит за решеткой в каком-то городе на севере Европы, он словно лупил Финнигана кулаком наотмашь — раз, и еще, и еще, пока все не убедились, что он прочувствовал это как следует. Фрай жив. Значит, он еще может умереть. Когда Эриксен ушел, Эдвард Финниган разделся догола и снова почувствовал вожделение, эрекция была такой же сильной, как когда-то давным-давно, но Алиса не поняла его и попросила уйти.
82 
