33 
Нашелся тут и телефонный справочник.
В Фениксе — с пригородами — я обнаружила семьдесят семь человек по фамилии Мэтьюс. Тридцать четыре живут в Скоттсдейле. Оператор была права: ни одной Элизы Мэтьюс, ни одной Э. Мэтьюс, никаких зацепок. Вполне возможно, что она тоже стала другим человеком.
Предыдущий жилец, охваченный, должно быть, приступом неконтролируемого милосердия, оставил в доме вентилятор. Я ставлю его в спальне, чтобы он обдувал Софи и Грету, свернувшихся на двойном матрасе калачиком. Затем выхожу на крыльцо и присаживаюсь. Хотя солнце уже клонится к закату, жара по-прежнему стоит невыносимая. Небо здесь кажется шире, растянутым, как полоска целлофана. Появляются первые звезды. Я убеждена, что звезды — это шифр. Если всмотреться, они начнут двигаться по своему усмотрению и в конечном итоге сложат свои острые кончики в слова ответов.
Мы постоянно говорим об этом — о том, что, мол, готовы на все ради своих любимых. Но когда дойдет до дела, многие ли ринутся на передовую? Бросится ли Эрик наперерез летящей пуле, чтобы спасти мне жизнь? Пойду ли я на это ради Эрика? А если я погибну или останусь парализованной? Если я не смогу уже ничего изменить и вся моя жизнь окажется разделенной на «до» и «после»?
Единственный человек, которого я действительно спасу без секундного промедления, — это Софи. Просто потому, что в расчетном плане моего сердца ее жизнь стоит дороже, чем моя.
Интересно, моему отцу тоже так казалось?
Я достаю мобильный и звоню Фицу, но мне отвечает голосовая почта. Тогда я набираю номер Эрика.
— Где ты? — спрашиваю я.
— Смотрю на самую прекрасную картину, — отвечает он, и напротив меня в этот момент останавливается незнакомая машина. Из окна, не выпуская телефона, выглядывает Эрик. — Может, повесишь трубку? — улыбается он.
Я падаю в его объятия — и это первое за весь день место, где я чувствую себя уютно.
— Как Софи?
— Уже уснула. — Он заходит в трейлер, я следую за ним. — Ты его видел?
Эрику не нужно уточнять, кого я имею в виду.
— Пытался. Но в тюрьму Мэдисон-Стрит меня не пускают без справки от коллегии адвокатов штата.
— Что это такое?
— Это такая бумажка, которых в Нью-Гэмпшире вообще не выдают. Там должно быть сказано, что я ни в чем не провинился перед адвокатской коллегией. — Эрик замирает в дверном проеме, уставившись на розовый диван и обои цвета сахарной ваты. — Господи, мы поселились в пузыре клубничной жвачки!
— Мне это скорее напомнило домик Барби, — говорю я. — А что насчет меня?
— Что насчет тебя?
— Мне позволят с ним увидеться?
Я наблюдаю за противоборством ответов на лице Эрика. С одной стороны, он не хочет отпускать меня, когда мы наконец-то здесь, рядом. С другой, он боится открытий, которые могут поджидать меня. С третьей, понимает, что сейчас я нуждаюсь в отце больше, чем в нем.
— Да, — наконец произносит он. — Думаю, позволят.
Не понимаю, почему люди употребляют слово «потеряться». Даже если ты свернул не на ту улицу и оказался в тупике, перед решетчатой оградой, или у дороги, ведущей в песчаный карьер, ты все равно хоть где-то да находишься. Просто ты не там, куда шел.
Я дважды проезжаю поворот к центру города и дважды разворачиваю машину. Трижды останавливаюсь на заправках спросить дорогу. Неужели так сложно найти тюрьму?
Когда я наконец ее нахожу, меня изумляет обыденность тюремной обстановки, эта долговечная плитка на полу и ряды пластиковых стульев. Это с тем же успехом могло быть любое другое казенное помещение. Может, следовало позвонить заранее и узнать, когда у них приемные часы? Но в лобби я встречаю множество людей: долговязых чернокожих пареньков в широченных штанах, индейских женщин с еще не высохшими слезами на щеках и даже старика в инвалидном кресле с младенцем на руках. Я поступаю как все: беру анкету из пачки на столе. Вопросы в ней простые. По крайней мере, простые для человека в любой другой ситуации: ФИО, адрес, дата рождения, степень родства с заключенным, ФИО заключенного. Я достаю из кармана ручку и начинаю методично заполнять графы. «Делия Хопкинс», — пишу я, но, подумав, зачеркиваю. «Бетани Мэтьюс».
Закончив, я становлюсь в очередь и притворяюсь, что эта очередь ничем не отличается от всех прочих — очереди в супермаркете, допустим, или очереди родителей, ожидающих детей после школы. Очередь детворы в торговом центре, жаждущей посидеть у Санта Клауса на коленях. Когда я подхожу к офицеру, он вопросительно смотрит на меня:
33 
