104 
Она повернулась к своей дочери и заговорила:
– Анна, ты ведь знаешь, что мы делали все это не для того, чтобы причинить тебе боль. Нам всем было больно. Когда у тебя были кровоподтеки снаружи, у нас они были внутри.
– Миссис Фитцджеральд, – я встал между ней и Анной. – Вы спрашивали ее?
– Пожалуйста, не делайте этого, – сказала она. – Мы все знаем, как это было. Я соглашусь со всем тем, что вы хотите доказать, мучая меня. Но давайте скорее покончим с этим.
– Потому что вам тяжело это слушать и вспоминать? – Я знал, что переступаю черту, но за мной была Анна. Я хотел, чтобы она знала, что кто-то готов пройти часть этого пути вместо нее. – В этом свете все кажется не таким безобидным, правда?
– Мистер Александер, зачем все это? – спросил судья Десальво. – Мне прекрасно известно, сколько раз Анна подвергалась медицинскому вмешательству.
– Потому что существует только история болезни Кейт, Ваша честь, а не Анны.
Судья Десальво посмотрел на нас.
– Покороче, пожалуйста, господин адвокат.
Я повернулся к Саре.
– Костный мозг, – бесстрастно произнесла она, прежде чем я успел задать вопрос. – Она находилась под общим наркозом, потому что была слишком маленькой и мозг брали иглой из костей таза.
– Был ли это только один укол, как во время предыдущих процедур?
– Нет, – тихо ответила Сара. – Их было около пятнадцати.
– В кость?
– Да.
– Какие побочные эффекты наблюдались на сей раз?
– Она жаловалась на боль, и ей давали обезболивающее.
– То есть на этот раз Анне пришлось лежать в больнице… и ей самой понадобилось лечение?
Саре потребовалась минута, чтобы справиться с собой.
– Мне сказали, что забор костного мозга считается безопасным для донора хирургическим вмешательством. Возможно, я просто хотела это услышать, возможно, мне тогда необходимо было это услышать. Вероятно, я недостаточно беспокоилась об Анне, потому что была слишком сосредоточена на Кейт. Но я точно знаю, как все в нашей семье, что Анна больше всего на свете хотела, чтобы Кейт выздоровела.
– Конечно, – ответил я. – Чтобы ее наконец перестали колоть иглами.
– Достаточно, мистер Александер, – прервал меня судья Десальво.
– Погодите, – перебила его Сара. – Я должна кое-что сказать. – Она повернулась ко мне. – Вы думаете, что все это можно выразить словами, разделить на черное и белое, будто это так просто. Но если вы, мистер Александер, представляете только одну из моих дочерей и только в этой комнате, то я представляю их обеих одинаково всегда и везде. Я люблю их одинаково всегда и везде.
– Но вы признаете, что, делая выбор, думали о здоровье Кейт, а не о здоровье Анны, – заметил я. – Как же вы можете говорить, что любите их обеих одинаково? Как вы можете говорить, что не отдавали предпочтение одному ребенку, принимая решение?
– А разве вы не просите меня сейчас сделать именно это? – спросила Сара. – Только на сей раз в пользу другого ребенка?
Анна
У детей существует свой собственный язык, который мы, в отличие от изучаемого в школе французского или испанского, в конце концов забываем. Каждый, кому нет семи лет, свободно разговаривает на языке «А что, если» – погуляйте с человеком ниже трех футов ростом, и вы увидите. А что, если огромный паук, живущий в дымоходе, упадет тебе за шиворот и укусит за шею? А что, если единственное противоядие спрятано в тайнике на вершине горы? А что, если ты выживешь после укуса, но у тебя будут двигаться лишь веки и ты сможешь объясняться только одним способом – мигая? Не важно, как далеко ты можешь зайти в этот мир нескончаемых возможностей. Дети смотрят на мир широко раскрытыми глазами, а, взрослея, люди медленно слепнут.
Во время первого перерыва Кемпбелл отвел меня в комнату переговоров и купил теплую колу.
– Ну, – начал он, – что ты теперь думаешь?
Во время пребывания в зале суда у меня было странное ощущение. Будто я привидение – могу наблюдать за происходящим, но даже если мне захочется что-то сказать, меня все равно никто не услышит. К тому же мне приходилось слушать, как другие говорили о моей жизни, словно не замечая моего присутствия, и от этого все казалось еще более нереальным.
Кемпбелл открыл баночку для себя и сел напротив. Он налил немного сладкой воды в бумажный стакан для Судьи, а потом сделал большой глоток.
– Комментарии? – спросил он. – Вопросы? Искренние комплименты по поводу моего блестящего выступления?
104 
