44 
– А мне что ты велишь делать? – спросил Ауджелло, захваченный энтузиазмом.
– Ничего. Ты должен только слушать, – сказал Монтальбано, разом опамятовавшись. – Потому что если ты проявишь хоть минимум инициативы, я тебе башку оторву, можешь быть уверен.
Зазвонил телефон, Монтальбано поднял трубку и услышал голос Катареллы, который был у них за диспетчера.
– Алло, дохтур? Тут, как бы это сказать, дохтур Якомуцци.
– Соедини меня с ним.
– Говорите с дохтуром, дохтур, по тилифону, – услышал он слова Катареллы.
– Монтальбано? Я тут проезжал мимо, возвращался из Крастичеддру.
– Да ты сейчас где?
– Как это где? В кабинете рядом с тобой.
Монтальбано выругался, можно ли быть большим идиотом, чем Катарелла?
– Пройди ко мне.
Дверь отворилась, зашел Якомуцци, весь в красном песке и пылище, всклокоченный и расхристанный.
– Почему этот тип хотел, чтоб я с тобой говорил только по телефону?
– Якому, ну дураку-то закон не писан. Не знаешь, какой у нас Катарелла? Ты бы ему дал пинка под зад и входил бы себе.
– Я закончил обследование пещеры. Велел просеивать песок: веришь, нет, даже золотоискателям в американских фильмах до нас далеко. Не обнаружилось ничего абсолютно. И это обозначает только одно, учитывая, что Паскуано мне сообщил, что ранения были сквозные.
– Что их обоих застрелили в другом месте.
– Правильно. Если б их убили в пещере, мы должны были бы обнаружить пули. Ах да, одна странная вещь. Песок в пещере перемешан с раковинами улиток, растертыми в пыль, не иначе как их были тысячи там внутри.
– Боже! – пробормотал Монтальбано. Его сон, его кошмар, голое тело Ливии, на котором ползавшие улитки оставляли склизкий радужный след. Какой в этом был смысл? Он поднес руку ко лбу, оказалось, что он весь мокрый.
– Тебе плохо? – спросил озабоченно Якомуцци.
– Ничего, голова закружилась, я просто устал.
– Вызови Катареллу и вели принести тебе из бара что-нибудь тонизирующее.
– Катарелла? Шутишь? Он однажды, когда я его попросил принести мне эспрессо, вернулся с маркой авиапочты.
Якомуцци положил на стол три монеты.
– Это из тех, что были в плошке, остальные я отправил в лабораторию. Вряд ли они тебе пригодятся, оставь их как память.
Глава четырнадцатая
С Аделиной они могли провести целую вечность, не встречаясь. Монтальбано каждую неделю оставлял на кухонном столе деньги на расходы, каждые тридцать дней – жалованье. Однако между ними сам собой сложился особенный способ общения: когда Аделина хотела еще денег на провизию, он находил на столе «карузо» – глиняную копилку, которую как-то купил на одной ярмарке и держал для красоты; когда надо было пополнить запас носков или трусов, она ему клала одну пару на кровать. Естественно, система функционировала не в одном только направлении, Монтальбано тоже сообщался с ней самыми странными знаками, она, однако, умудрялась их понять. С некоторых пор комиссар приметил, что Аделина, если он был в напряжении, беспокоился, нервничал, как-то это улавливала по тому виду, в каком он по утрам оставлял дом, и тогда, вернувшись, он находил особенные кушанья, которые поднимали его дух. В этот день Аделина тоже вступила в действие, потому Монтальбано обнаружил в холодильнике подливку из кальмаров, густую и черную, как ему нравилось. Были в ней или нет признаки душицы? Он обонял ее долго, прежде чем поставить разогревать, но на этот раз, похоже, расследование оказалось безрезультатным. Покончив с едой, он переоделся в спортивный костюм, намереваясь совершить небольшой моцион но берегу моря. Пройдя разве самую малость, он почувствовал, что устал, у него заболели икры.
Он вспомнил поговорку, что стоймя вставлять и по песку шагать – жилы рвать.
Один только раз он делал это стоя и после не чувствовал себя таким измочаленным, как утверждала поговорка, меж тем как по песку, это верно, даже по твердому, у самой воды, ходить уставал. Взглянул на часы и удивился: какое там – малость! Ходил целых два часа! Он плюхнулся на песок.
– Комиссар! Комиссар!
Голос доносился издалека. Он поднялся через силу, обвел глазами море, подумав было, что кто-нибудь зовет его с обычной или с надувной лодки. Море, однако, было совершенно пусто до самого горизонта.
– Комиссар, я здесь! Комиссар!
Он обернулся. Это был Торторелла, который махал изо всех сил руками с шоссе, большой участок которого шел вдоль берега.
44 
