64 
– К сожалению, да, синьора. Думаю, что это фотомонтаж.
– Боже мой! Значит, тот, кто мне прислал фотографию, хотел меня обмануть!
– Да, думаю, что цель была именно такая. Попытаться положить конец вашим расспросам о Лизетте.
– Видишь теперь, что я была права? – почти закричала мужу синьора и принялась плакать.
– Почему ты плачешь? – спросил директор.
– Потому что Лизетта умерла, а меня хотели убедить, что она жива, счастлива и замужем!
– Знаешь, может, это сама Лизетта…
– Да не говори глупостей! – произнесла синьора, швыряя салфетку на стол.
Воцарилось неловкое молчание. Потом синьора продолжила:
– Она умерла, да, комиссар?
– Боюсь, что да.
Синьора поднялась, вышла из столовой, закрывая лицо руками, и было слышно, как она, чуть переступив порог, дала себе волю – донеслось что-то вроде жалостного подвывания.
– Мне очень жаль, – сказал комиссар.
– Ничего, сама виновата, – ответил жестоко директор, следуя одному ему понятной логике супружеских дискуссий.
– Позвольте мне один вопрос. Вы уверены, что привязанность между Лилло и Лизеттой носила тот характер, о котором вы с вашей женой мне говорили?
– Что вы имеете в виду?
Монтальбано решился говорить открытым текстом.
– Вы исключаете, что Лилло и Лизетта могли быть любовниками?
Директор закатился смехом и отмел эту гипотезу одним жестом руки.
– Дело в том, что Лилло был влюблен по уши в одну девушку из Монтелузы, а она не имела вестей от него с июля сорок третьего. И убитый из пещеры не может быть им по той простой причине, что крестьянин, который видел, как его раненого подобрал грузовик с солдатами и увез бог знает куда, был человек серьезный, основательный.
– Значит, – сказал Монтальбано, – все вместе может значить только одно, а именно: неправда, что Лизетта сбежала с американским солдатом. И следовательно, отец Лизетты рассказывал байки, врал вашей жене. А кто он был, отец Лизетты?
– Если я правильно помню, его звали, кажется, Стефано.
– Он еще жив?
– Нет, он умер совсем старым лет пять по крайней мере назад.
– Чем он занимался?
– Торговал лесом, что-то в этом роде. Но в нашем доме о Стефано Москато не упоминали.
– Почему?
– Да потому, что не такой он был человек, чтоб о нем стоило говорить. Он был из одной шайки со своими родственниками Риццитано, – надеюсь, понятно? Были у него когда-то нелады с законом, не знаю уж, какого сорта. В те времена в семьях людей порядочных, воспитанных не говорили о таких типах. Это вроде бы как если заговорить о какашке, извините за выражение.
Возвратилась синьора Бурджио с покрасневшими глазами, в руках – старое письмо.
– Это последнее, что я получила от Лизетты, пока жила в Аквапенденте, куда я перебралась с моими.
Серрадифалько, 10 июня 1943
Анджелина моя дорогая, как ты живешь? Как поживают твои домашние? Ты не можешь представить, как я тебе завидую, потому что твою жизнь на севере нельзя даже отдаленно сравнить с этой тюрьмой, где я провожу мои дни. Не думай, что слово тюрьма – преувеличение. Прибавь к постоянному папиному надзору еще однообразную и тупую жизнь городишки, состоящего из нескольких домов. Представь, что в прошлое воскресенье при выходе из церкви один из ребят, с которыми я даже незнакома, со мной поздоровался. Папа это заметил, отозвал его в сторонку и надавал ему по щекам. Ужас какой-то! Единственное мое развлечение – это чтение. Я дружу с Андреуччо, мальчиком десяти лет, сыном моих родственников. Он умница. Тебе приходило когда-нибудь в голову, что у детей может быть больше чувства юмора, чем у нас?
Вот уже несколько дней, Анджелина, милая, живу в отчаянии. Я получила – таким невероятным образом, что было бы долго описывать, – записку в четыре строки от Него, от Него, от Него. Он пишет, что несчастен, что не может больше переносить нашу разлуку, что они получили, после того, как так долго находились в Вигате, приказ покинуть ее на днях. Я умираю, не видя Его. Прежде чем Он уедет, чем отправится в путь, я должна, должна, должна побыть с Ним несколько часов, хотя бы даже ценой безумства. Я тебе напишу об этом, а пока обнимаю тебя крепко-крепко.
Твоя Лизетта
– Вы, значит, никогда так и не узнали, кто этот Он, – сказал комиссар.
– Нет. Она так мне этого и не открыла.
– За этим письмом вы больше ничего не получали?
– Что вы! И это-то дошло до меня чудом, в те дни Мессинский пролив бомбили без передышки, его невозможно было пересечь. Потом девятого июля высадились американцы, и сообщение прервалось окончательно.
64 
