В управлении его задушили в объятиях, Торторелла даже смахнул слезинку.
– Уж мне-то знакомо, каково после возвращаться, когда тебя ранили!
– Где Ауджелло?
– В своем, вашем то ись, кабинете, – сказал Катарелла.
Комиссар открыл дверь, не постучав, и Мими, вскочив со стула за письменным столом, как если б его поймали с поличным, покраснел.
– Я тут у тебя ничего не трогал. Это только потому, что отсюда, знаешь, телефон…
– Правильно сделал, Мими, – отрезал Монтальбано, подавляя возникшее у него желание надавать пинков под зад тому, кто посмел усесться на его стул.
– Я сегодня же собирался зайти к тебе домой, – сказал Ауджелло.
– Зачем это?
– Чтоб организовать охрану.
– Чью?
– Как это чью? Твою. Нельзя же поручиться, что эти опять чего-нибудь не предпримут, коль уж в первый раз они промахнулись.
– Ты ошибаешься, ничего больше не случится, то есть со мной. Потому что, видишь, Мими, это ты виноват, что в меня стреляли.
Ауджелло, казалось, сунули в задницу провод высокого напряжения, такой он стал красный, его затрясло. Потом кровь у него отлила, куда неизвестно, потому что он пожелтел, как мертвец.
– Да что это тебе пришло в голову? – насилу удалось ему выговорить.
Монтальбано счел себя достаточно отомщенным за узурпацию его письменного стола.
– Спокойно, Мими. Я не так выразился. Хотел сказать, что это ты заварил всю эту кашу, в результате чего в меня стреляли.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Ауджелло, рухнув на стул и проводя носовым платком кругом рта и по лбу.
– Дражайший, ты, не советуясь со мной, не спрашивая, согласен я или нет, приставил агентов к Инграссии. Ты что себе думал, что он такой дурак, чтоб не заметить? Да он через полдня, и то много, уже знал, что за ним следят. Он, естественно, подумал, что это я дал такой приказ. Инграссия знал, что одну за другой наделал кучу глупостей, из-за которых я взял его на мушку, и тогда, чтобы набить себе цену в глазах Бранкато, который собирался его ликвидировать – телефонный разговор между ними ты мне сам передавал, – нанял этих двоих, чтоб меня убрать. Только его план потерпел фиаско. Тогда Бранкато, или кому-то, кто там за него, осточертели и Инграссия, и его сумасшедшие идеи – к этому следует приплюсовать и бессмысленное убийство бедного кавалера Мизураки, – словом, они приняли меры и стерли Инграссию с лица земли. Если б ты не заставил насторожиться Инграссию, Джедже был бы жив, а у меня не было бы этих болей в боку. Вот и все.
– Если дело обстоит так, ты прав, – сказал уничтоженный Мими.
– Обстоит именно так, можешь побиться об заклад.
Самолет приземлился очень близко к зданию аэропорта, пассажирам не было необходимости пересаживаться на автобус. Монтальбано видел, как Ливия спускалась по трапу, как шла, опустив голову, ко входу. Он замешался в толпе и глядел на Ливию, которая после долгого ожидания брала свой багаж с транспортера, грузила его на тележку и направлялась к стоянке такси. Накануне вечером по телефону они условились, что она доедет на поезде из Палермо до Монтелузы, а он ограничится тем, что придет встречать ее на вокзал. Однако он тогда уже решил сделать ей сюрприз, явившись в аэропорт Пунта Раизи.
– Вы одна? Можно вас подвезти?
Ливия, которая подходила к головному такси, разом остановилась, крикнула:
– Сальво!
Они обнялись, счастливые.
– Но ты великолепно выглядишь!
– Ты тоже, – сказал Монтальбано. – Вот уже больше получаса, как стою и гляжу на тебя, с тех самых пор, как ты вышла из самолета.
– Почему ж ты не показался раньше?
– Мне нравится наблюдать за тобой, когда ты существуешь без меня.
Они сели в машину, и Монтальбано тут же, вместо того чтобы завести мотор, обнял ее, поцеловал, взял ее за грудь, нагнулся и потерся щекой о ее колени, о живот.
– Давай уедем отсюда, – сказала Ливия, тяжело дыша, – а то нас задержат за непристойное поведение в общественном месте.
По дороге в Палермо комиссар сделал ей предложение, которое только в эту минуту пришло ему в голову.
– Остановимся в городе? Хочу показать тебе Вуччирию.
– Я ее уже видела. Гуттузо.
– Да эта картина – просто дрянь, поверь мне. Давай возьмем комнату в гостинице, побродим по городу, поедем в Вуччирию, поспим, а завтра утром отправимся в Вигату. Делать мне тем более все равно нечего, могу считаться туристом.
Добравшись до гостиницы, они изменили своему намерению только сполоснуться и бежать на улицу. Они не пошли гулять, а занялись любовью, потом заснули. Проснулись несколько часов спустя и повторили. Вышли из гостиницы, когда был уже почти что вечер, отправились в Вуччирию. Ливия была оглушена и захвачена голосами, зазываниями, выкрикивавшимися названиями товаров, говором, перебранками, молниеносными ссорами, красками, настолько яркими, что они казались ненастоящими, нарисованными. Запах свежей рыбы мешался с запахом мандаринов, вареных овечьих внутренностей, посыпанных сыром, так называемой меузы, с запахом жаркого, – и все это вместе составляло неповторимый, почти волшебный сплав. Монтальбано остановился у магазинчика ношеной одежды.