— И ты всегда так обращаешься с женщинами, с которыми хочешь заниматься любовью? Отбрасывая их в сторону, а затем оскорбляя?
— Твои слова как холодный душ, — признался Ник. — И в них нет прощения. Мне очень жаль…
Она медленно кивнула.
— Но ты все еще не ответил на мой вопрос.
— Я не думал, что это нужно, — сказал он мягко. Нет, Абби! Я обычно не отбрасываю женщин в сторону, а затем оскорбляю, как ты прелестно выразилась.
— Тогда почему? — выдохнула она. — Почему — меня?..
— Потому что, во-первых, в мои намерения не входило заниматься с тобой любовью. Я принес тебе чай, но ты спала и была очень красива и привлекательна. И ты выглядела такой умиротворенной!
Покой в тот момент тебе был нужен больше, чем что-либо еще. Так что я даже не стал пытаться тебя разбудить, а просто сидел, наблюдая, как ты спишь, а затем, когда ты пошевелилась… — Он невольно перешел на шепот, хриплый от желания. — Я подошел к тебе помимо своей воли.
— И?..
— Когда ты, казалось, опомнилась и напряглась, наступило какое-то облегчение. Это заставило меня осознать, что я делаю. И остановиться.
Абигейл задала еще один вопрос:
— А если бы это была другая, ты бы остановился?
Ник заколебался, словно не желая отвечать. Он чувствовал, что его ответ может причинить ей боль.
— Нет…
Абигейл заледенела.
— Даже если бы она тоже… тоже напряглась?
Он задумчиво ее рассматривал.
— Такого со мной прежде не случалось, но есть способы справиться с напряжением, знаешь ли, Абби.
— Ты имеешь в виду… соблазнение?
— Я имею в виду, что опытный мужчина должен уметь заставить женщину расслабиться — так, чтобы исчезло любое напряжение, каким бы сильным оно ни было.
— Но ты не чувствовал побуждения заставить расслабиться меня?
Он улыбнулся.
— Я чувствовал очень сильное побуждение, но я также чувствовал, что нужно противостоять и не поддаваться ему.
— У тебя хороший самоконтроль, — протянула Абигейл, пытаясь не выдать голосом своего разочарования.
С кислой миной Ник помотал головой, — Поверь, тренировать выдержку не особо приятное дело.
Если жизнь с Орландо чему-то и научила Абигейл, то только одному: единственно правильный способ прожить жизнь — прожить ее честно.
— Так почему же ты это сделал? — спросила она.
Черные брови поднялись двумя надменными дугами.
— Ты очень настойчива, — проворчал он и совершенно неожиданно выпустил ее руку. Ей моментально стало недоставать этого теплого прикосновения кожи. Его кожи. — Потому что это произошло не в то время. И не в том месте.
Она переваривала это молча, сознавая, что ее дальнейшие вопросы могли бы быть расценены как навязчивые. Но что-то заставляло ее расспрашивать еще и еще.
— А теперь? — спросила она.
Ник опять улыбнулся, но Абигейл заметила, что он внезапно напрягся.
— Это то, что называется «бросить перчатку», сообщил он ей мягко. — Ты хочешь спросить, горю ли я желанием и мечтаю ли заниматься с тобой любовью?
Она покраснела, прочитав что-то в его глазах, поняв, какими они были искренними. И еще оттого, что он сумел повернуть разговор таким образом, будто она предлагала ему себя.
— Я совсем не это имела в виду! — отступая, воскликнула Абигейл.
— Ох, ладно тебе, Абби, — мягко запротестовал он. — Я находил твою честность такой освежающей, не надо меня теперь стыдиться. Да, конечно, я хочу заниматься с тобой любовью. Ты очень красивая молодая женщина и умеешь смотреть на меня иногда так, что я почти уверен… — Но тут Ник остановился и покачал темноволосой головой.
— Уверен? В чем? — рискнула она.
— В том, что любовь с тобой была бы чревата сложностями, я имею в виду эмоции, — сказал он наконец. — А это тебе сейчас совсем не нужно…
Но его слова замерли, когда он увидел ее бледное, напряженное лицо и сверкающую тьму глаз.
Ник мгновение поколебался и затем с почти яростным стоном поражения наклонил голову и впился в ее приоткрытый рот. Руки Абигейл обхватили его, как будто она в конце долгого пути попала домой.
Она цеплялась за него, точно за саму жизнь, а он принялся целовать ее так, будто проделывал это в первый раз в жизни. Или, точнее сказать, в последний.
Ее тело немедленно ответило вспышкой возбуждения, а душа наполнилась радостью. Ведь какая-то ее часть боялась, что тогда, в тот день, она приняла желаемое за действительное. Но это была правда!