Особенно,... 
41 
– Рождество – время мира, согласия, всепрощения. Или ты полагаешь, я злоупотребляю братской любовью?
– Да.
– В таком случае это просто удача, что его здесь нет. – Он сделал нетерпеливый жест. – Послушай, Фиби, мне нужно переночевать где–то пару ночей. Выручи меня, и я не раскрою Дому твою страшную тайну. Договорились?
– Полагаю, что я на самом деле не смею здесь распоряжаться, – напряженно признала она. – Но ты можешь сам постелить себе постель.
Он поморщился.
– С годами ты не стала лучше, Фиби. Никогда не замечал за тобой такой жестокости. Где ты спишь?
– Не твое дело!
Он пожал плечами.
– Тогда не вини меня, если я заблужусь ночью и по ошибке загляну к тебе.
– Хорошо, – оборвала она. – Я сплю в комнате Доминика.
Он удивленно поднял брови.
– Правда, дорогая? Несмотря ни на что, два одиноких сердца уже стали биться как одно? – Он присвистнул. – Это бы объяснило тот задушевный телефонный разговор.
– Я просто составляю компанию Таре, – спокойно сказала она. – И она уже спит, так что не вздумай заходить туда.
Тони снова пожал плечами.
– Прекрасно. Но ты просто не знаешь, что теряешь.
Фиби кинула на него испепеляющий взгляд.
– Напротив, – сказала она. – Знаю это не понаслышке.
Она вышла из комнаты и поднялась наверх, в спальню Доминика.
Тара действительно крепко спала и не шелохнулась, когда Фиби подняла одеяло и осторожно вытянулась рядом с ней.
Она чувствовала себя смертельно уставшей, но сон от нее ускользал.
Все те годы она ненавидела Доминика. Обвиняла его в жестокости и бесчувственности. А что должен был чувствовать он, застав свою жену со своим сводным братом? А потом увидев «сюрприз» Тони?
Тони использовал и предал их обоих, поняла она, но страдания Доминика были сильнее, чем её собственные. След, который остался в его душе, был глубже и мучительнее. Измены, которые он пережил, были непростительными.
А я видела только его гнев и презрение, сожалела Фиби. И никогда не замечала его боли, его унижения. Да и первая встреча произошла не в самый подходящий момент. И теперь то же самое. Жизненный курс Доминика определен, и Хейзл Синклер разделит его с ним, хорошо это или плохо.
Она повернулась на бок и заплакала от обиды и бессилия что–либо изменить. Но плач ее был беззвучным, чтобы не потревожить спящее дитя Доминика.
Потому что, в конечном счете, забота о Таре была единственным проявлением любви, которую она смела предложить Доминику, и единственным, которое бы он принял.
Когда на самом деле она хотела предложить ему свое сердце и душу.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
– Что здесь делает дядя Тони? – поинтересовалась Тара за завтраком.
– Нам всем хотелось бы знать, – буркнула Кэрри.
– Я виновата, – уже в который раз оправдывалась Фиби. – Я не знала, что делать. Он просто вошел, понимаете?
– Ему пришлось бы тут же выйти, если бы я была здесь, – сердито заметила Кэрри. – И что теперь скажет мистер Доминик, просто не представляю!
– Разве папочка не любит дядю Тони? – Тара широко открыла глаза от удивления. – Мама любит его. Он приезжал навестить нас в Лондон.
Фиби предпочла бы не видеть тот многозначительный взгляд, который Кэрри адресовала ей.
– Дядя Тони просто проездом, – поспешно сказала она.
Тара напряженно обдумывала услышанное. Потом спросила:
– Почему ты спала со мной прошлой ночью, Фиби?
– Кровать очень большая. Я боялась, что ты потеряешься. – Фиби улыбнулась ей. – Ты против?
– Нет, мы были как сестры. – Тара вздохнула, намазывая медом тост. – Мне всегда хотелось иметь сестру.
– Две такие девчонки, как ты, – это больше, чем может выдержать простой смертный, – шутливо заметила Кэрри, и Тара, ничуть не обидевшись, одарила ее невозмутимой улыбкой.
Возможно, перспектива заиметь сестру или брата поможет примириться Таре с женитьбой ее отца на Хейзл Синклер, думала Фиби, собирая девочку в школу. Конечно, если Хейзл хочет иметь детей. Ее, безусловно, не интересовала Тара. Как раз наоборот. Но может быть, к своим детям она будет относиться иначе.
Когда она спустилась в холл, Тони вышел из гостиной и улыбнулся ей.
– А вот и ты!
– Высший балл за наблюдательность, – резко сказала Фиби, стараясь проскользнуть мимо него, но он преградил ей путь.
– Везешь Тару в школу? Я поеду с тобой.
41 
