Особенно,... 
46 
Разумеется, Мерси спешно писал матушке:
«Дофине ничего не удается предпринять, чтобы отвратить дофина от странных привычек, связанных со строительством, кирпичной кладкой или плотницкими работами. Он всегда что-то переоборудует в своих покоях, работает вместе с мастеровыми, передвигает и носит материалы и камни для мощения улиц, временами доходя до изнеможения, и возвращается домой усталый больше, чем поденщик…»
Бывали периоды, когда муж неистово стремился достичь цели нашего супружества. В эти моменты мы физически и морально изматывались, а спустя какое-то время он опять возвращался к своей старой привычке, и уходил спать на много часов раньше меня. Когда я приходила, он уже крепко спал, а утром вставал с рассветом, пока я еще находилась в объятиях сна.
Мне стало все надоедать. Чем мне было заняться, чтобы развлечь себя, если Мерси всегда вертелся рядом? Что бы сказала по тому или иному поводу матушка? Меня предупреждали, что я ем слишком много конфет. Разве я не знала, что это может привести к полноте и дородности? Моя элегантная фигура являлась одним из моих самых больших богатств. Моя легкомысленная натура, мое безрассудство, моя любовь к необдуманным развлечениям были подмечены и встречены неодобрительно; однако, по крайней мере, у меня была прекрасная фигура. Если я собиралась испортить ее, потворствуя этому… Нотации продолжались и дальше. Я не чищу регулярно зубы и мои ногти не ухожены и не так чисты, как следует. В каждом письме, получаемом от матушки, выражалось какое-то недовольство.
— Она не может любить меня, — сказала я Мерси. — Она обращается со мной, как с ребенком, и собирается обращаться таким же образом, пока мне не исполнится… тридцать!
Он покачал головой и пробормотал, что мое безрассудство его тревожит. «Безрассудство» было таким словом, которым меня душили. Оно повсюду слышалось мне. Иногда мне снился сон, что мы лежим с мужем в постели и что моя кровать окружена любопытствующими слугами, которые пристально смотрят на нас и кричат:
«…легкомысленные развлечения… этикет».
«Ты должна перестроить свой образ мыслей, — писала матушка, — больше читать благочестивые книги. Это необходимо — особенно тебе, поскольку ты ничем не интересуешься, кроме музыки, рисования и ганцев».
Прочитав письмо, я разозлилась. Это произошло, возможно, потому, что нас разделяли тысячи километров, а если бы она была рядом, то у меня, я уверена, никогда не возникла бы подобная реакция. Мерси видел, как на моих щеках вспыхнул румянец возмущения. Подняв голову, я встретилась с его взглядом:
— Она, по-моему, думает, что я дрессированное животное. — Он выглядел настолько шокированным, что образ матушки сразу же возник передо мной и я ощутила себя виноватой. — Я, разумеется, люблю императрицу, — продолжала я. — но даже когда я пишу ей, то не чувствую себя раскованной.
— Вы изменились, — сказал в ответ Мерси. — Когда ваш брат император укорял вас, а это он делал довольно часто…
— О да, слишком часто! — вздохнула я.
— ..Вы, кажется, не очень беспокоились. Вы улыбались и все забывали через минуту после его слов.
— Это было другое дело. Он был моим братом. Я что-то возражала ему в ответ, а иногда мы просто перекидывались шутками. Однако я никогда не смела возразить матушке — и никогда не позволяла себе шутить с ней.
Это было немедленно сообщено матушке, и в своем следующем письме она писала:
«Не говори, что я только ругаю тебя и занимаюсь проповедями, а лучше скажи:» Мама любит меня и всегда заботится о моем благополучии: я должна верить ей и не расстраивать ее, следовать ее добрым советам «. Ты извлечешь из этого пользу, и тогда ничто не будет омрачать наших отношений. Я искренна и рассчитываю на чистосердечие с твоей стороны».
Однако она разочаровалась во мне, поскольку в то же самое время она написала письмо Мерси, а он, полагая, что оно послужит мне на польза, показал его мне:
«Несмотря на всю Вашу заботу и проницательность в наставлении моей дочери, я очень хорошо понимаю, как неохотно она следует Вашим и моим советам. В наши дни нравится только лесть и ирония, а когда, исходя из лучших побуждений, мы обращаемся к нашим молодым людям с серьезными увещеваниями, они обижаются и считают, что их, как всегда, ругают без оснований. Я это вижу на примере своей дочери. Тем не менее я буду продолжать предостерегать ее всякий раз, когда, по Вашему усмотрению, это будет целесообразно, добавляя при этом добрую толику лести, хотя я и не люблю такой стиль. Боюсь, что у меня мало надежды на то, что мне удастся отвлечь мою дочь от праздности».
46 
