57 
Но что станется с ним? Будет ли он в безопасности? Они жаждут моей крови, а не его.
— Дети… — начала я. Но тут пришла мадам де Турзель, ведя их с собой, в спешке поднятых с постелей, укутанных в шали поверх ночных сорочек.
Они подбежали ко мне, я обняла их, прижала к себе, чтобы никогда с ними не расставаться. Тут появился король, спокойный, почти не запыхавшийся.
— Они в твоей спальне, — сказал он, — тащат из нее все, что попадется под руку.
Я представила себе, как они полосуют ножами кровать, все еще хранящую мое тепло, срывают портьеры, хватают мои драгоценности. Я вспомнила про маленькие часики, игравшие мелодию, которые так нравились моему сыну.
Я отчетливо представила себе этот перезвон:
Идет дождик,
Пастушка погоняет своих белых овечек…
— Слушайте, — сказала я, — что это? Это был звук ударов в дверь Ой-де-Беф. Мы замерли. Я думаю, что даже Людовик поверил, что настал наш последний час.
Затем… удары прекратились. Прибежал один из пажей и сообщил нам, что гвардейцы вытесняют толпу из замка.
Я села и закрыла лицо руками. Сын потянул меня за подол.
— Мамочка, что они все здесь делают? Я молча прижала его к себе. Я была не в состоянии говорить.
Моя дочь взяла брата за руку и сказала:
— Ты не должен сейчас беспокоить мамочку.
— Почему? — хотелось ему знать.
— Потому что ей нужно подумать очень о многом.
Я подумала: «Они убьют моего сына». Он улыбнулся мне и прошептал:
— Все в порядке, мамочка. Малыш со мной.
— Тогда, — прошептала я в ответ, — все в порядке.
Он кивнул головой.
В королевском дворике и в мраморном дворике кричавшие требовали герцога Орлеанского. Меня всю передернуло. До какой степени герцог Орлеанский связан с этим?
Елизавета посадила дофина к себе на колени, и я почувствовала себя умиротворенной, видя Елизавету рядом с нами.
— Мамочка, — заявил сын, — твой малыш хочет кушать.
Я поцеловала его.
— Подожди немного, и ты покушаешь. Он кивнул.
— Малыш тоже хочет, — напомнил он мне, и мы все улыбнулись.
Толпа вокруг замка кричала, требуя короля:
— Пусть король выйдет на балкон. Я взглянула на Людовика. Он сделал шаг вперед. Конечно, они должны обожать его. Он не проявлял никаких признаков страха.
В апартаменты прибыл Лафайет. Он был явно удивлен тем, что толпа ворвалась во дворец. Они же дали ему слово.
Меня не удивило, что ему дали прозвище Генерал Морфей — он крепко спал в своей постели в то время, как убийцы ломились в замок.
Прибыли вместе граф Прованский и герцог Орлеанский, оба хорошо побриты и напудрены. Граф Прованский выглядел спокойным, а герцог Орлеанский лукавым. Как позже говорила мне мадам Кампан, многие клялись, что видели его переодетым среди бунтовщиков в это раннее утро и что он был одним из тех, кто показал дорогу к моим апартаментам.
Лафайет подошел к балкону.
— Короля! — ревела толпа.
Лафайет с поклоном представил короля. Генерал поднял руку и сообщил, что король сейчас дал согласие на Декларацию о правах человека. Многое достигнуто, и сейчас, как он чувствует, они хотели бы разойтись по домам. Он, командующий Национальной гвардии, просит их сделать это.
Верил ли он, что они подчинятся ему? Он не мог быть таким наивным. Он продолжал играть свою роль — роль героя данного времени.
Конечно, толпа не сдвинулась с места. Люди были полны решимости получить то, за чем пришли.
И тут раздался возглас:
— Королеву, королеву на балкон! Его тут же подхватили. Крик перешел в оглушительный рев.
— Нет, — заявил король. — Ты не должна… Аксель также был здесь. Он сделал шаг ко мне, но я взглядом приказала ему оставаться на месте. Он не должен был показывать нашу любовь перед всеми этими людьми. Это могло бы только усугубить наши неприятности. Я направилась к балкону. Моя дочь заплакала, и я сказала ей:
— Все в порядке, дорогая. Не пугайся, маленький мышонок. Народ просто хочет видеть меня.
Тут Аксель сунул ручку дочери в мою и, подняв сына, передал его мне.
— Нет! — вскричала я.
Но он толкал меня в сторону балкона. Он считал, что народ не посмеет причинить вред детям.
Когда я ступила на балкон, воцарилась тишина. Затем они закричали:
— Никаких детей! Отошлите их обратно.
Я была уверена, что они собираются убить меня. Я повернулась и передала дофина мадам де Турзель. Дочь пыталась уцепиться за мою шаль, но я толкнула ее в комнату.
И вот на балкон вышла я одна. В голове у меня шумело, но, возможно, это был просто ропот толпы внизу. Казалось, прошли минуты, прежде чем я сделала всего один шаг. Словно время остановилось и весь мир ждал, когда я перешагну порог между жизнью и смертью.
57 
