63 
Я поняла по его словам, что он стремится сдержать революцию.
В феврале умер мой брат Иосиф. Я была ошеломлена этим известием, когда прочитала письмо от Леопольда, сменившего его на престоле. Между мной и Иосифом существовала определенная связь, хотя его критика иногда и вызывала мое недовольство, но теперь я поняла, что он хотел помочь мне, и в его замечаниях скрывалась мудрость. Мы с Леопольдом никогда не были слишком близки, поэтому я почувствовала, что даже тоненькая связь с Веной исчезает для меня.
Мы все страдали от холода. Король еще больше прибавил в весе, лишившись возможности заниматься физическими упражнениями, к которым он так привык, а игра на бильярде от случая к случаю не могла их заменить. Я также чувствовала себя неважно и не могла дождаться лета в нездоровой атмосфере Тюильри. Когда я предложила, чтобы на лето мы переехали в Сен-Клу, это встретило лишь незначительные возражения. Впервые за длительное время я почувствовала заметное облегчение — когда мы садились в кареты для переезда, только небольшая толпа, настроенная враждебно, пыталась остановить нас, а значительно большая толпа кричала, что нам необходим целебный воздух, и скандировала:
« Счастливого пути, наш славный папа!», что доставило удовольствие королю и еще больше подняло мое настроение.
Я действительно верила, что революция заканчивается и что нам через некоторое время разрешат вернуться в Версаль. Конечно, там потечет другая жизнь, но все же соответствующая нашему положению.
Какое наслаждение жить в Сен-Клу! Сам воздух придавал силы. И каким красивым казался дворец по сравнению с мрачным Тюильри, который я ненавидела. Конечно, это был не Трианон, но почти такой же прекрасный. Я почувствовала, что старые времена почти кончились.
Мерси писал мне из Брюсселя, чтобы я не пренебрегала предложениями Мирабо о сближении, поскольку он оставался единственным человеком во Франции, способным положить конец революции и восстановить короля на троне.
Я обдумала этот вопрос. Аристократ по рождению, Мирабо не нашел должного признания в среде дворянства и именно по этой причине связал себя с третьим сословием. Он предоставил свои таланты на службу Орлеанскому дому, но герцог Орлеанский сейчас находился в ссылке, и Мирабо решил повернуть на сто восемьдесят градусов и положить конец революции, которой сам же помог разгореться. Возможно, он не предполагал, что она пойдет именно таким образом. Возможно, действительно хотел провести изменения конституционным путем. Во всяком случае, именно этого он, по-видимому, желал сейчас.
Он писал королю письма, на которые тот не отвечал:
« Я всегда останусь тем, кем был — защитником монархической власти, регулируемой законом, проповедником свободы, как она гарантируется королевской властью. Сердце мое будет следовать по пути, уже предначертанному для меня разумом «, — писал Мирабо.
Аксель постоянно говорил о нем: он слишком важная фигура, чтобы его игнорировать. Мы можем использовать Мирабо. Он однажды уже вел за собой народ, он сможет повести его вновь. Он — и только он один — способен положить конец этому невыносимому положению.
— И вы предлагаете, чтобы мы заключили соглашение с подобным человеком? — спросил я.
— Да, — ответил Аксель.
— Почему он хочет сейчас присоединиться к нам? — потребовала я ответа. — Только потому, что он хочет стать президентом Национального собрания, правой рукой короля, первым министром. В действительности же он хочет быть правителем Франции.
Аксель нежно мне улыбнулся.
— Когда он восстановит монархию, то у короля и королевы, вероятно, будет достаточно власти, чтобы справиться с ним.
— Я понимаю, в каком направлении работает ваш ум.
Поскольку Аксель был за то, чтобы использовать этого человека, он постепенно склонил меня к мысли, что это превосходная идея. Возможно, сам Мирабо затронул мое тщеславие, так как хотел, чтобы именно я ознакомилась с его планом, а не король.
Я мечтала, чтобы лето продолжалось и продолжалось. Я страшилась возвращения в Тюильри. Аксель остановился в деревушке Отейль, расположенной поблизости, и после наступления темноты проскальзывал в замок и оставался со мной почти до рассвета. Мы были безрассудны, но и время было такое. Наша страсть достигла своей кульминации, потому что мы не знали, какую ночь проведем вместе последней.
Один из приставленных к нам сторожей однажды заметил его ранним утром и стал следить за ним. Затем он счел уместным доложить это дело Сен-При.
63 
