– Гублю? Я воспитываю его так, как подобает воспитывать испанского дворянина. Я спасаю его от беды, которая обрушится на него, если он будет предоставлен заботам матери.
– Что вы такое говорите? – вскрикнула Жюли.
– Мне следовало повести тебя к Марии Лопес и ее мужу, – продолжала донья Тереса. – Они раньше были в услужении у еретиков. Их арестовали вместе с хозяевами, но потом освободили, так как их преступление было не так велико. Они всего лишь слушали то, что говорили им хозяева. Теперь Мария не в силах отойти далеко от своей лачуги, а ее муж и вовсе не может ходить. После пыток испанскими сапогами его ноги утратили силу…
– Перестаньте, умоляю вас! – взмолилась Жюли.
– Они еще дешево отделались, – не унималась донья Тереса. – В конце концов, они были всего лишь слугами еретиков.
– Зачем вы это говорите, матушка? – осведомился Бласко. – Почему вы стараетесь расстроить Жюли?
– Я хочу, чтобы она знала, какой вред причиняет своему ребенку и самой себе.
– Пожалуйста, не продолжайте, – сказала Жюли. – Завтра я уезжаю отсюда и забираю с собой сына.
– Если ты попытаешься увезти его, – пригрозила донья Тереса, – тебе не уехать слишком далеко.
– Что вы имеете в виду, матушка? – с тревогой спросил Бласко.
– То, что ты слышал. Я имею в виду, что если ребенка заберут из этого дома, то его очень скоро мне вернут. Я сделаю то, что мне следовало сделать давно, если бы я не боялась за своего сына. Но теперь святые указывают мне путь.
– Вы хотите сказать, что выдадите нас?
– Да, сын мой, я вас выдам. Так велят мне святые.
В комнате воцарилось молчание. Глаза Бласко не отрывались от оплывших свечей.
– Уезжайте с миром, – вновь заговорила донья Тереса. – Я позабочусь о Луисе до возвращения Бласко.
– Матушка! – запротестовал Бласко.
Но она прервала его:
– Мой старший сын – священник и так или иначе потерян для меня. Мой младший сын женился на еретичке. Но Луиса я не отдам – он мой. Я надеялась увидеть этот дом полным детей, надеялась увидеть сыновей счастливо женатыми на женщинах, которых их отец и я были бы рады приветствовать здесь. Все вышло по-другому. Но, по крайней мере, у меня останется Луис.
– Это решать не вам, матушка, – возразил Бласко.
– Вот как? Говорю тебе, что ребенок останется у меня. Если хочешь, возьми его с собой. Его вернут мне, когда твою жену арестуют – а ее арестуют, прежде чем она проедет несколько миль по дороге в Мадрид! У меня есть доказательства, не так ли? Все эти годы она оставалась на свободе только по моей воле. Так что Луис в любом случае будет мой.
На следующий день они отправились на север, в Мадрид.
Луис остался со своей бабушкой.
Наблюдая за торжествующим лицом матери, стоящей рядом с ребенком, Бласко спрашивал себя: неужели эта женщина когда-то была нежна к нему?
Вера притупила ее чувства, сделала безучастной к страданиям, которые она навлекала на других.
Иногда Бласко казалось, что, хотя его жена и мать постоянно хлопотали над Луисом, они не любили его по-настоящему, а рассматривали его душу как повод для вражды.
Бласко всю ночь спорил с Жюли. Что толку брать с собой ребенка? Им не удастся выбраться из Испании, если донья Тереса донесет на них.
Доминго ждал их в Мадриде, и они без промедления отправились в путь.
Путешественники остановились передохнуть в таверне неподалеку от Байонны. Жена хозяина заинтересовалась ими. Странная компания, думала она: необычайно молчаливая женщина, иезуит в сутане и красивый мужчина, которого она с радостью бы приняла, если бы он был один. Женщина подала им пищу и вино и пообещала приготовить постели на ночь.
– Далеко едете, господа? – осведомилась она.
– Да, нам предстоит долгий путь, – ответил Бласко.
– И давно вы в последний раз были во Франции?
– Я был здесь много лет назад.
– Тогда, мсье, вы увидите, что у нас многое изменилось.
– За такое время всегда меняется многое.
Женщина пожала плечами:
– Священнику нечего делать в Беарне.
– Очевидно, – согласился Бласко.
Женщина покачала головой:
– Во Франции сейчас ужасные дни, мсье. Никогда не знаешь, что может произойти завтра.
– Ужасные дни, – повторила Жюли.
Женщина резко взглянула на нее – она узнала местное произношение и заговорила с Жюли, которая сказала ей, что не была в Беарне четырнадцать лет.
– Четырнадцать лет! Должно быть, это было еще до кровавой свадьбы. Во Франции никогда такого не случалось. Этого никогда не забудут!