37 
Когда перечень был представлен королю, тот, не глядя в него, сказал:
– Я соглашусь, милорды, со всем, что вы предлагаете, но при одном условии.
– При каком же? – спросил слегка огорошенный Уорвик.
– Что в страну вернется граф Корнуоллский и ему будут возвращены все его владения.
Лица сидевших за столом помрачнели, но Эдуард видел: на некоторых из них мелькнула тень колебания. Ему было сказано, что вопрос требует серьезного обсуждения, и они просят время, с чем король милостиво согласился.
Когда они снова явились к нему, Эдуард понял, что в их рядах уже не стало прежнего единства: Линкольн, к примеру, стал более покладист, хотя Уорвик по-прежнему не желал идти ни на какие уступки. Слишком сильно – так думал, и не без оснований, Эдуард, – был он оскорблен кличкой, которая приклеилась к нему с легкой руки Гавестона – Бешеный пес, а также поражением, каковое тот нанес ему в последнем турнире.
Эдуард готов был выть от ярости. Ему страстно хотелось немедленно засадить Уорвика в тюрьму, в Тауэр, но он понимал, что ради Гавестона, ради его возвращения нужно изворачиваться и хитрить.
Склонив голову, он выслушал решение баронов оставить в силе запрет Гавестону появляться при дворе… Что ж, он подождет.
К его удивлению и радости, уже через день трое из партии противников попросили у него аудиенции. Это были Линкольн, Пемброк и Суррей.
Бедный Линкольн! Несчастное Набитое брюхо! Он становится все толще и безобразнее чуть не с каждым днем. Как милый Перро умел потешиться над ним, как уморительно подражал его тонкому голосу, неуклюжей походке! А граф Пемброк, который воображает себя особой королевских кровей, потому что его отец был сводным братом Генриха III! Милый Перро и для него нашел подходящую кличку. Он прозвал его Еврей Иосиф, потому что у того были темные волосы, бледное лицо и крючковатый нос. А графа Суррея Перро так ловко выкинул из седла на турнире!..
Линкольн заговорил от лица всех троих. Сказал, что и он, и его друзья весьма сожалеют о той атмосфере вражды, какая установилась между королем и баронами в последнее время, и что они рады наблюдать, как начинает она рассеиваться и, надеются, исчезнет совсем, когда король согласится с предлагаемыми реформами в государстве.
Эдуарда охватил бурный восторг. Вот, вот оно! Его маленькие хитрости сделали свое дело. Еще немного усилий, и Перро снова будет здесь, с ним, в его объятиях! О, как они посмеются тогда вместе над спектаклем, который разыграл Эдуард! Как сумел он обойти всех этих Бешеных псов и Набитые брюха, не говоря уже о Евреях Иосифах!
– Мы знаем, – сказал Пемброк, – что Пирс Гавестон хорошо показал себя в Ирландии. И надеемся… нет, уверены, что он повзрослел, стал намного серьезней и изменил многие свои дурные привычки.
– Да, – согласился Эдуард, – несомненно, урок пошел ему на пользу.
«Глупцы! – воскликнул он про себя. – Что вы называете дурной привычкой! Что знаете об этом! О мужской любви, о привязанности!.. Об истинном блаженстве!.. Надеюсь, Бог простит Перро и мне наши маленькие прегрешения за ту радость, которую мы даем друг другу…»
– Ему следует вернуть все титулы, – сказал король вслух.
– Конечно, – согласился Линкольн. – Пусть это послужит ему во благо, а поведение его станет достойней и благородней.
– Оно станет, – пообещал Эдуард, внутренне усмехаясь.
Суррей поднял указательный палец и сказал:
– Гавестону нужно вести себя более осторожно, милорд. Посоветуйте ему это.
– Обещаю, милорды! – воскликнул Эдуард.
Радость переполняла его. Он выиграл! Победил! И не так уж много времени потребовалось для этого, хотя недели и месяцы расставания с Перро казались ему годами.
* * *
Эдуард не стал терять ни минуты. Тут же отправил гонца к Гавестону с вестью: «Немедленно возвращайся, брат Перро! Я жду тебя».
Встречу с ним король наметил в Честере, прекрасном городе, где они прекрасно проведут первые часы.
Получив радостное известие, Гавестон тут же покинул Ирландию. Свое возвращение он постарался обставить с привычной помпой – высадился в Милфордской гавани, прямо как великий полководец-триумфатор, во главе целого кортежа своих соратников – ирландцев, англичан и гасконцев.
Эдуард уже поджидал его там, прохаживаясь по гребню стены, возведенной еще королем бриттов Марциусом. С вершины четырехугольной башни времен Юлия Цезаря он помахал Гавестону, затем велел подать коня и поскакал навстречу другу.
37 
