Мы много ходили пешком. Чтобы увидеть Париж, нужно ходить пешком. Мы побывали в Лувре, отдыхали в садах Тюильри, часами просиживали в Ле Галле, прошли по мосту Pont Neuf, самому старому из парижских мостов. Украшения его парапетов вызывали во мне сложное чувство восторга и отвращения. Я никогда не смогу забыть эти гротескные маски.
Робер с большим интересом говорил о работе Гусмана, который за последние несколько лет изменил лицо Парижа. Эта работа была необходима после вандализма, допущенного во время революции. Робер явно гордился своим городом и получал огромное удовольствие, показывая его мне. Я заметила, как ему приятно мое восхищение, которое, к тому же, было вполне искренним. Большие города всегда манили меня. Возможно, это объяснялось тем, что я сама родилась и выросла в одном из крупнейших городов мира. Я любила Лондон, но мое желание вернуться туда наталкивалось на боязнь вновь встретиться с горькими воспоминаниями. А Парижем я могла наслаждаться без всяких опасений, от Монмартра до Рю де Риволи, от Монпарнаса до Латинского квартала. Все вызывало во мне восторг.
Я возвращалась домой ничуть не уставшей.
— Ты просто неутомима, — говорил Робер.
— Это потому что все увиденное наполняет меня энергией.
— Я знала, что тебя нужно свозить в Париж, — заметила Анжель. — Давно надо было это сделать.
Большую часть времени Мари-Кристин проводила со мной. В ней начал пробуждаться новый интерес к городу.
— Мне здесь почти все уже знакомо, но с тобой — это все равно, что видеть в первый раз.
Настал день, когда мы собрались пойти к Жерару.
Как я и ожидала, он жил в Латинском квартале. Весь день перед этим я находилась в напряженном ожидании. Я давно надеялась, что мы, наконец, отправимся к нему, и недоумевала, почему наш визит вот уже дважды откладывался.
Мы должны были прибыть туда к трем часам.
Я заметила, что и Робер, и Анжель немного нервничают. Мари-Кристин тоже была не такая, как обычно. Она держать несколько отчужденно. Я не могла понять, почему. Перспектива увидеться с Жераром так действует на них.
Мы прошли по бульвару Сен-Жермен мимо церкви тем же названием. Я знала, что она была построена здесь в тринадцатом веке рядом с Бенедиктинским аббатством.
Студия находилась на верхнем этаже высокого здания. Нам пришлось подниматься туда по бесконечным ступенькам. Преодолев последний лестничный пролет, мы остановились перед дверью с табличкой «Жерар де Каррон».
Робер постучал, дверь открыл мужчина. Оказалось, это и был сам Жерар. Я сразу узнала его по портрету, виденному в галерее.
Он воскликнул:
— Ma mere, mon oncle et ma fille! — Улыбаясь он повернулся ко мне и перешел на английский: — А вы, как я понимаю, мадемуазель Тримастон. Добро пожаловать в мою студию.
Он провел нас в большую комнату с огромными окнами. Кроме того, свет еще падал через застекленную часть скошенной крыши. В комнате стояла кушетка, по всей видимости, ночью служившая кроватью, несколько стульев, стол, заваленный множеством кистей и тюбиков с краской, два мольберта и несколько холстов на подрамниках, прислоненных к стене. Словом, это была типичная комната художника. Застекленная дверь вела на балкон, с которого открывался поистине захватывающий вид Парижа.
— Как хорошо, что вы пришли, — сказал Жерар.
— Мы давно собирались заглянуть к тебе, — сказала Анжель, — но, думали, ты занят. Как ты живешь, Жерар?
— У меня все отлично. А тебя даже и спрашивать незачем, твой сияющий вид говорит сам за себя. Как поживает моя дочь?
— Учу английский, — сказала Мари-Кристин. — И уже могу прекрасно говорить.
— Это замечательно.
— Ноэль — мадемуазель Тримастон — учит меня. А я учу ее французскому. У нас обеих большие успехи.
— Это и вправду хорошая новость, — сказал он. — Благодарю вас, мадемуазель Тримастон, за ваши педагогические усилия.
— У нас взаимовыгодное сотрудничество, — улыбнулась я.
— Теперь я и сам могу заметить, что вы тоже делаете большие успехи. Ваш французский звучит очаровательно.
— С характерным английским акцентом, — сказала я.
— Но в этом-то и заключается очарование. А теперь, дорогие мои родственники, не выпить ли нам по чашечке кофе.
— Я сейчас пойду, приготовлю, — сказала Анжель.
— Дорогая мама, я не так уж беспомощен, как ты себе это представляешь. Но, пожалуй, действительно, мне не совсем удобно оставлять гостей. Поэтому, если ты будешь так любезна…