105 
За обедом Шарлотта сидела по правую руку от отца; он разговаривал почти исключительно с ней: рассказывал, как, решив отпраздновать свое регентство, пригласил в Карлтон-хаус на прием две тысячи гостей.
— У меня родилась идея сделать вот здесь, на главном столе, водоем; в нем плавали рыбки — золотые и серебряные. Это было чрезвычайно красиво.
— Представляю, какое это было чудо! Великое торжество...
Принц на минутку погрустнел, подумав о Марии, которая отказалась прийти, поскольку он не хотел усадить ее за этот стол. Ну почему она не хочет понять, что, став регентом, он не смеет возвеличивать католичку, которую многие считают его женой? Он сделал это не потому, что уступил настояниям Изабеллы, не желавшей видеть Марию за главным столом. Мария не понимала, что королю приходится во многом себя ограничивать. Ведь если церемония, некогда состоявшаяся в гостиной Марии, будет сочтена настоящим венчанием, тогда девушка, сидящая сейчас по правую руку от него, не сможет считаться его законной дочерью...
Как досадно, что он вспомнил про торжественный ужин в честь своего регентства!
— Папа, — сказала Шарлотта, — вы постройнели. Выглядите вы просто великолепно.
Принцу были приятны ее слова, хотя он не любил, когда люди напоминали ему о том, что он был «тучным». Ему даже слово это не нравилось. В последнее время принц немного похудел, однако постельный режим в Отлендсе не пошел ему на пользу.
Потом он пригласил дочь потанцевать, и она заметила, что отец слегка прихрамывает. Однако предпочла не подавать виду; к этому времени Шарлотта уже твердо сказала себе, что это один из самых счастливых дней ее жизни. Ее отец никогда к ней так хорошо не относился, и Шарлотта надеялась, что ее ждет исполнение заветного желания. От счастья она позабыла и про нездоровый цвет лица миссис Гагариной, и про странные, полубезумные выходки своей матери.
Раз в жизни отец отнесся к ней одобрительно. И может быть, она именно об этом мечтала больше всего в жизни?
***
Мерсер была постоянной гостьей в Ворвик-хаусе. Шарлотта часто думала: «Что бы я без нее делала?»
Она очень доверяла Мерсер. Конечно, не все ей рассказывала, но многое. Шарлотта никогда не говорила о своих чувствах к родителям, но, вероятно, лишь из-за того, что сама их плохо понимала. Она даже не упомянула про тот случай, когда мать заперла ее в спальне с капитаном Гессе. Об этом Шарлотта почти не позволяла себе думать — не то что говорить вслух!
Но в остальном Мерсер была ее наперсницей, ее вторым «я», и Шарлотта нередко повторяла себе, что пока дружба с Мерсер продолжается, она может вынести все: попреки бабушки, матери отца и жутко скучные разговоры с бабушкой по материнской линии; общество Старых Дев, которые то читали ей нотации, то выливали на нее свою безудержную нежность; печаль, которая овладевала ей, стоило только подумать о бедном безумном дедушке... А главное, то, что Шарлотта испытывала по отношению к родителям двойственные чувства.
Иногда Мерсер принималась описывать платья, которые она видела на балах. Они болтали о нарядах — в этом, как и во всем другом, Мерсер была дока — и, призвав к себе миссис Гагарину и Луизу Льюис, обсуждали, что можно сшить Шарлотте на жалкие деньги, которые Мерсер сурово называла «не очень-то подобающим содержанием для Ее Высочества».
— Ничего страшного! — воскликнула однажды Шарлотта. — У меня скоро будет собственный дом, а следовательно, и хорошее содержание. Не могут же меня держать в детской вечно!
— Это случится, когда вам исполнится восемнадцать, — предрекла Мерсер. — Что ж, ждать осталось не очень долго.
Глаза Шарлотты засияли при мысли о том, что она взрослеет.
— Вы должны мне кое-что пообещать, Мерсер. Обещайте, что когда я стану королевой, вы всегда будете со мной.
Мерсер заметила, что королевой быть не так уж и хорошо, если поразмыслить о том, что ждет Шарлотту после того, как она получит власть.
Порой Мерсер проявляла излишнюю рассудительность, но Шарлотта была этому рада. Плохо, если бы обе они были такими порывистыми, как она сама.
Шарлотта сказала Мерсер, что, по уверениям дядя Камберленда, у принца Уэльского такой же недуг, как и у отца.
— Это злонамеренное, клеветническое заявление, — нахмурилась Мерсер. — Я всегда относилась к герцогу Камберленду с подозрением.
Шарлотта поддакнула: дескать, и она всегда его подозревала. В нем есть что-то очень зловещее. Одноглазый Камберленд так похож на настоящего злодея!
105 
