121 
— Вы извините меня, — заговорил барон после того, как скрылись за деревьями Фрицы. — Я не хочу вас оскорбить… Но, клянусь честью, я сумел бы отмстить за скрипача, если бы вы не были женщиной… Стыдно, Тереза! Мне было стыдно за вас пред девочкой!
Барон поднялся и надел шляпу.
— Вы не находите слов для оправдания… И отлично! К чему лгать? Ваше оправдание — ложь.
— Я еще продолжаю не понимать вас, барон! — сказала графиня.
— Честное слово?
— Да… честное слово…
— Гм… Прощайте! Ваши красивые глаза полны лжи! Слава богу, что вы еще умеете краснеть, когда лжете.
Артур потянулся, кивнул головой и пошел через поляну, к лесной тропинке.
Лоб графини Гольдауген покрылся морщинами. Она мучительно думала, искала в своем мозгу слов и не находила… Ей страстно хотелось оправдать перед Артуром свой поступок, в котором стыдно было сознаться. Пока она думала, кусая свои розовые губы и ломая пальцы, Артур зашел за деревья.
— Барон! — крикнула Тереза. — Постойте!
Вместо ответа графиня услышала только шум шагов удалявшегося Артура.
— Барон! — крикнула еще раз графиня, и ее голос задрожал от боязни, что барон уйдет. Шум от шагов затих.
Графиня постояла немного и опустилась в раздумье на землю. Около нее валялись две пустые бутылки. Третья, содержавшая в себе еще немного вина, стояла косо на траве и готова была упасть. Тереза допила вино из этой бутылки, поднялась и пошла к лошади.
Когда она выехала из поляны, она увидела в двух-трех шагах от деревьев, окружавших поляну, всадника, который садился на лошадь. Лошадь этого всадника, завидев графиню, весело заржала. Всадник был мужчина лет сорока пяти, высокий, тощий, бледный, с тщедушной бородкой. Севши на лошадь, он погнался за графиней.
— Постойте! — сказал он тихим голосом. По тембру этого слабого, не мужского голоса можно было судить, что он вытекал из больной груди. — Постойте! Я хочу сказать вам два слова! Только два слова!
Графиня не оглянулась…
— Вы шпионили? — сказала она. — Подсматривали?
— Но я люблю тебя! Я не могу прожить ни минуты, чтобы не видеть тебя. Два слова, только!!
Глава V
Графиня взглянула на своего мужа, графа Гольдауген (это был он), и поехала тише.
— Вам доктор запретил быстро ездить, — сказала она. — Поезжайте тише… Что вам нужно?
— Два слова, только.
— Ну?
— Кто он?
— Барон фон Зайниц.
— Фон Зайниц? Он? Так это фон Зайниц? Это тот человек, которого вы когда-то… любили?
— Может быть… Ну да, он. Так что же?
— Гм… Он и теперь красив… Зачем вы позволили ему кричать на себя? Какое он имеет право?
Граф помолчал, кашлянул и спросил:
— Пожалуй, вы его… можете и теперь полюбить? Ведь старая любовь может возвратиться?
— Дайте мне ваш хлыст! — сказала графиня и, взяв у мужа хлыст, сильно дернула за повода и помчалась по просеке. Граф тоже изо всей силы дернул за повод. Лошадь побежала, и он бессильно заболтался на седле. Бедра его ослабели; он поморщился от боли и осадил лошадь. Она пошла тише. Граф проводил глазами свою жену, опустил на грудь голову и задумался.
Дня через три Артур недалеко от домика лесничего Блаухера встретил Терезу. На этот раз она встретилась ему не амазонкой. Она гуляла в крестьянском платье. Платье имело вид обыкновенного, только что сшитого крестьянского платья, но было много дороже черной шёлковой амазонки. Вместо разноцветных грушевых гранат на шее ее висели бирюза, изумруды, кораллы и жемчуг. На каждой руке было по массивному браслету. Платье и венгерская куртка были сшиты из дорогой материи.
— Барон! — крикнула она, увидев Артура. — На минутку!
Когда он подошел к ней, она сказала ему:
— Вы вашими словами и уходом — помните? — задали мне задачу. Я вас поняла только после долгого размышления. Теперь я понимаю… Вы намекали на того старика… которого я ударила хлыстом! Да?
— Ну да… В чем же задача?
— Ну, вот! Понимаю теперь, про кого вы говорили… Мне нет надобности оправдываться перед вами, барон, но ради… ради удовлетворения нашего обоюдного чувства справедливости… Я его ударила за дело. Меня, по милости его, сбросила с седла лошадь… Я чуть не сломала себе ногу. И потом… он позволил себе смеяться…
Артур посмотрел в лицо графини и весело засмеялся.
— Полно лгать, ваше сиятельство! — сказал он. — К чему нам кормить друг друга ложью? Не нужно мне ваших оправданий… Да и к чему они? Я вижу первый раз в жизни ваши хорошенькие ножки, и для меня этого совершенно достаточно… Ножки ваши выше всякой критики! Пойдемте, погуляем. Прошу прощения за те дерзости, которыми я угостил вас около «Бронзового оленя». Пьян был…
121 
