61 
Хладнокровная уверенность генерала слегка напугала всех присутствующих, за исключением Уилшира. Того скорее позабавила демонстрация фанатизма — с обеих сторон.
— Вы не думаете, что они предпочтут избавиться от него… — продолжала графиня.
— Они! — переспросил Волтерс.
— Немцы, которые любят свою страну, которые позаботятся о том, чтобы Германия существовала и впредь, когда все это кончится.
— Германия будет существовать всегда, — почти прошептал Волтерс. Ни один разговор никогда еще не заводил его в такую бесплодную, ледяную пустыню.
— Я смотрю, у вас еще верят в чудеса.
— Чудеса не исключены, мадам, — буркнул Волтерс, но, сообразив, что эти слова могут показаться смешными, добавил: — Разве вы не слыхали, как мы бомбим Лондон беспилотными ракетами?
Все взгляды обратились к Анне. Все уже знали, что она — англичанка, только что из Лондона.
— Это, — негнущимся пальцем ткнул в потолок генерал, — это лишь начало.
Вилки замерли, так и не коснувшись тарелок.
— Сколько уже лет немецкие газеты пророчат чудо-оружие, — небрежно бросил Лазард. — Так оно готово, наконец?
Волтерс, не отвечая, воткнул вилку и нож в мясо и принялся пожирать его, точно завоеванную Европу.
После ужина женщины перешли в гостиную, выпить кофе и выкурить по сигарете, а мужчинам в соседней со столовой комнате подали сигары и портвейн. Обходя обеденный стол, Волтерс нагнал Уилшира.
— Кто она? — громко спросил генерал.
— Графиня делла Треката, — с улыбкой ответил хозяин.
— Жидовка?
Немолодая итальянка, выходя в коридор, вцепилась в руку Анны, ее пальцы судорожно впились в кожу девушки чуть повыше локтя.
— Жидовка, кто же еще, — тонким бумажным голосом прошелестела она.
— Вы о чем?
— О себе. Я слишком откровенно говорила о… достопочтенном герре Шикльгрубере, — шептала графиня, — но ведь… вот вы — англичанка, да?
— Да, но сейчас я работаю в Лиссабоне и живу в этом доме.
— Что вы скажете о мистере Мосли? [11]
— Мне кажется, он во многом неправ.
— Да уж, — подхватила ее спутница, — «во многом неправ». Мне бы поучиться у вас деликатности. Кроме нас с вами тут других врагов у фашизма нет. У аргентинцев Перон, у испанцев их Франко, у португальцев Салазар, а немцы — ну, сами знаете, кто они такие, эти немцы.
— А мистер Лазард?
— Капиталист, — пренебрежительно отмахнулась графиня.
— А мистер Уилшир?
— Непредсказуемый ирландец. Занимает нейтральную позицию, как Салазар. Понимаете, что это значит? Он торгует с обеими сторонами, хотя в глубине души предпочитает одну из них. В случае с Уилширом вернее будет сказать, что он не любит одну из противоборствующих сторон, однако деньги делает на обеих.
— По крайней мере, он не фашист.
Женщины расселись вокруг остывшего камина, португалки вставили сигареты в слишком дорогие мундштуки, графиня курила без мундштука и угостила сигаретой Анну. Служанка разливала кофе.
— Кто-нибудь видел Мафалду? — поинтересовалась одна из соотечественниц миссис Уилшир.
— Говорят, она больна, — откликнулась графиня.
— И уже довольно давно, — подхватила испанка.
— Мы уезжали на север, — пояснила вторая португалка. — И ничего не знали.
— Я ее видела, — неожиданно для самой себя вмешалась Анна.
— И?
— Я только вчера приехала.
— Но вы ее видели?
— Да.
— Ну так расскажите.
— Дело в том…
— Здесь все друзья Мафалды, — сказала испанка, и ее слова прозвучали угрозой.
— Дайте девочке сказать, — заступилась графиня.
— Она… путается немного, — осторожно начала Анна.
— Путается?! Как это — путается?
— Она… приняла меня за другую.
— С Мафалдой такого быть не может.
— Я же тебе говорила, — сказала вторая португалка первой на своем родном языке. — Я же говорила: платье.
— Чье это платье? — по-английски спросила аргентинка.
Все взгляды вернулись к Анне, только графиня осталась спокойно стоять у камина, курила, вздернув подбородок, не интересуясь подобными пересудами.
— Ведь это не ваше платье, правда? — спросила одна из португалок Анну.
— Дайте девочке слюну проглотить, и она вам ответит, — снова вмешалась графиня.
— Нет, не мое. Мое в чистке. Это платье оставили в моей комнате, пока я спала.
61 
