93 
— В такую ночь тутовника не видно, — произнес позади него голос по-английски, но с американским акцентом. Кто-то прятался все это время в темноте, поджидая его.
— Червяк там шелк прядет, — ответил на пароль Меснель.
— Вы здесь один?
— Вы же знаете, что я один. Апостолы остались внизу, как обычно, валяются на травке и болтают о футболе. Лиссабонский клуб «Бенфика». Спорт.
Американец сделал два шага, перебрался на тот выступ, где сидел Меснель, обошел француза спереди.
— Что вы мне принесли?
Меснель тяжело вздохнул. Горячий ветер поднимался над городом, нес с собой вонь и пыль.
— Вы поговорили с вашими? — настаивал голос. — Объяснили, что это — последний шанс?
— Не так-то это просто: в Лиссабоне нет русского представительства.
— Это мы уже обсуждали неоднократно.
— Но мне удалось поговорить с ними.
— Готовы они заплатить за возможность сделаться атомной державой, да еще и помешать германцам сделать свою бомбу?
— Нет, не готовы, — ответил Меснель и заерзал, пытаясь нащупать рукой нечто твердое, металлическое за поясом брюк.
— Не готовы? — удивился американец. — Они хоть понимают, о чем идет речь? Уникальная возможность сравняться с Америкой, сделать атомную бомбу. Они все поняли? Я знаю, вы — человек образованный, и все-таки: вы сумели им как следует объяснить?
— Я все сказал. Все, как вы велели. Они поняли, — подтвердил Меснель. — Но не проявили заинтересованности.
— Как долго мы ведем с вами переговоры, мсье О?
— Несколько месяцев?
— Несколько? Без малого пять. И после пяти месяцев переговоров они решили, что их это не интересует?
— Мсье, никто не может попросту снять трубку в Париже и позвонить в Москву. Мы и с Лондоном не имеем телефонной связи вот уже четыре года. Постарайтесь понять, как это работает. Все через курьеров.
— Вы мне надоели.
Рука Меснеля поползла дальше.
— Не двигайтесь.
— Я хотел вытереть лицо, — пожаловался Меснель. — Сегодня очень жарко.
Американец, державший руки в карманах, поставил револьвер на боевой взвод, вытащил его из кармана, ткнул прямо в лоб Меснеля.
— Что это? — слабо спросил Меснель, чувствуя, как плавятся, проливаются его внутренности. Его пальцы сомкнулись на рукояти заткнутого за пояс револьвера, но поздно: он услышал щелчок взводимого бойка.
— Это, мсье О, револьвер, смит-вессон.
— Я всего лишь курьер, — взмолился француз.
— В самом деле? — переспросил американец. — Не знаю, кто вы есть, но вы не принесли мне от русских то предложение, которого я весьма терпеливо дожидался на протяжении пяти месяцев.
— Они посмотрели чертежи реактора, которые вы передали со мной, но у них есть свои каналы информации об американском проекте, более ценные, изнутри. Вот и все. Что толку убивать меня?
— У них есть более ценная информация?
— Так они мне сказали. Сказали, что в Америке у них есть свои люди.
Револьвер скользнул по взмокшему лбу. Меснель завалился на бок. Американец выстрелил, и пуля оцарапала Меснелю голову. Француз успел выхватить свой револьвер, но американец уже подмял его под себя и снова ткнул ему смит-вессоном в лицо — на сей раз со злостью, ввинчивая дуло в глаз.
— Всего лишь курьер, мсье О?
— Не сегодня, мсье, только не сегодня, — чуть не плакал Меснель. — Скоро уже конец. Неделя-другая — и Париж освободят. Прошу вас, мсье, скоро все будет кончено.
— Знаю-знаю, — почти ласково откликнулся американец. — Это всего лишь политика.
Он выстрелил, и жалобное жужжание в голове Меснеля наконец смолкло.
Первый выстрел эхом докатился до Руя и Луиша, и шпионы вскочили на ноги.
— Что это было? — спросил Руй.
— Не задавай идиотских вопросов!
— Так ты думаешь?.. Второй выстрел.
— Я думаю, у цыганских мальчишек пистолетов нет.
Они помчались под горку, внизу разошлись и поспешили к освещенным улицам города: там безопаснее.
Фосс ждал ее под сенью церкви в Ларгу-де-Жезуш. Они встретились так, будто неделю провели в разлуке. Словно малый ребенок, Анна кинулась ему на шею, сдавила изо всех сил. И словно ребенка, Фосс осторожно обнимал ее. Она принялась целовать его, всем телом сливаясь с ним.
— А теперь — прогуляемся, — решила она.
Они обошли церковь и укрылись в узких улочках Байру-Алту. Ночная прохлада снизошла к обитателям Байру, все окна были распахнуты настежь, пахло жареным луком и чесноком, пахло жареной рыбой. За кружевными занавесками началась семейная жизнь, и на улицах застучали каблуки, где-то уже звенела мандолина.
93 
