58 
– Он делает все, чтобы обрадовать и подбодрить меня.
– Тогда почему ты плачешь?
– Наверное… наверное, мне страшно.
– Бояться рождения ребенка! Это же естественно для любой женщины! В первый раз, конечно, может быть, тревожно на душе. Но ведь это цель любой женщины, ты же знаешь. И королева тут ничем не отличается от простой крестьянки. Нет, все-таки отличается. Для королевы родить ребенка более важно, чем для крестьянки.
– Мама, иногда я чувствую, что мне хотелось бы быть простой крестьянкой.
– Что за чепуху ты говоришь!
Изабелла понимала, что существуют темы, которые она не могла обсуждать даже с матерью. Она просто не имела права огорчать и тревожить королеву рассказами о своих дурных предзнаменованиях, которые так угнетали ее.
Ей захотелось воскликнуть: «На нашем доме лежит проклятие! Преследуемые евреи прокляли нас. Я все время ощущаю на себе их проклятия!»
Мать была бы потрясена и огорчена подобным ребячеством.
«Но разве это ребячество? – размышляла Изабелла. – Этой ночью я отчетливо чувствовала, как зло завладевает мною, кружится вокруг меня. И Эммануил тоже это чувствует».
Как такое могло произойти? Подобные мысли – глупое суеверие.
Она горячо желала, чтобы рождение ребенка не стало для нее тяжким испытанием.
* * *
Как утомительно было стоять перед кортесами,[9] чтобы услышать, как ее провозглашают наследницей Кастилии.
Эти достойные почтенные горожане были рады ей, поскольку ни у кого, кто на нее смотрел, не было ни малейших сомнений в ее беременности. Все надеялись на мальчика. Но даже если ей не удастся произвести на свет мальчика, все равно ребенок, которого она носила под сердцем, в глазах толедцев будет наследником Испании.
Она слышала верноподданнические возгласы и улыбалась благодарственным словам, которые говорили ей люди. Как она была рада, что ей удавалось скрыть свои истинные чувства!
После церемонии в кортесах ее должны были провезти по улицам, чтобы показать народу. Потом ее принимали в соборе, где ее благословлял архиепископ.
Огромное величественное готическое здание подавляло. Изабелла взирала на сокровища, висящие на стенах собора, и думала о богатых горожанах Толедо, у которых имелись причины благодарить ее мать за возвращение порядка по всей Испании, где когда-то царила анархия. В этом городе жили лучшие золотых дел мастера в мире, и повсюду в соборе были видны плоды их искусства.
Она смотрела на суровое лицо Хименеса и, внимательно изучая его богатое одеяние из парчи с узорчатым рисунком, изукрашенное драгоценными камнями, думала о власянице, которую, как она знала, он носил на теле под всем этим великолепием, и от этой мысли по ее телу пробежала дрожь.
Она уже устала молиться Богородице, святой покровительнице Толедо, и обнаружила, что лишь бездумно повторяет одно и то же:
– Помоги мне, Пресвятая Богородица. Помоги.
Когда они возвратились во дворец, Эммануил сказал, что она должна отдохнуть – ведь церемония утомила ее.
– Слишком много церемоний, – заметил он при этом.
– Не думаю, что меня утомила церемония, – возразила она. – По-моему, я не меньше устала бы, пролежав целый день в постели. Возможно, на самом деле я вообще не устала.
– Что же тогда, дорогая моя?
Она посмотрела на него открытым и честным взглядом и промолвила:
– Я боюсь.
– Боишься?! Но, послушай, дорогая, любовь моя, за тобой будет самый лучший уход в Испании!
– Ты думаешь, это мне хоть чем-то поможет?
– Конечно же! Я так страстно жду сентября! Тогда ты будешь радоваться ребенку! И посмеешься над всеми своими страхами… если вообще о них вспомнишь.
– Эммануил, я не думаю, что буду здесь в сентябре.
– О, дорогая, ну что такое ты говоришь?..
– Дорогой Эммануил, я знаю, ты меня любишь. И знаю, что будешь несчастен, если я умру. Но лучше, чтобы ты был к этому готов.
– Готов! Я готовлюсь к рождению, а не к смерти!
– Но если смерть должна прийти…
– Ты слишком переутомилась и перенервничала.
– Да, я, конечно, устала, но думаю, что в такие моменты я отчетливее представляю будущее. И у меня очень стойкое ощущение, что после рождения ребенка я так и не оправлюсь. Это нам возмездие, Эммануил. Для меня – смерть, для тебя – тяжелая утрата. Да что у тебя такой потрясенный вид? Ведь это всего-навсего небольшая плата за несчастье, которое мы доставим тысячам людей.
Эммануил рухнул на кровать.
58 
