Особенно,... 
75 
В 1916 году Марина Цветаева прислала из Москвы в Петербург «страшный подарок» – обращенные к четырехлетнему Левушке стихи. Не стихи, а пророчество. Предсказание судьбы:
* * *
- Имя ребенка – Лев,
- Матери – Анна.
- В имени его – гнев,
- В материнском – тишь.
- Волосом он рыж
- – Голова тюльпана! —
- Что ж, осанна! —
- Маленькому царю.
- Дай ему Бог – вздох
- И улыбку матери.
- Взгляд – искателя
- Жемчугов.
- Бог, внимательнее
- За ним присматривай:
- Царский сын – гадательней
- Остальных сынов.
- Рыжий львеныш
- С глазами зелеными,
- Страшное наследие тебе нести!
И вот пророчество сбывалось: родословная «гумильвенка» и впрямь оказалась «страшным наследием».
«…10 марта 1938 года последовал новый арест… Тут уже начались пытки… Я просидел под следствием в Ленинграде во внутренней тюрьме НКВД на Шпалерной и в Крестах 18 месяцев. Отсюда меня отправили на Беломорканал с десятилетним приговором. Вскоре меня везли обратно в Ленинград, так как этот приговор был отменен и статья была заменена на более строгую… – террористическая деятельность. Меня таким образом возвращали на расстрел. Но пока меня возили туда-сюда, из органов убрали Ежова. В следствии многое переменилось. Бить перестали… Вскоре мне принесли бумажку – приговор: 5 лет».
Лев Гумилев. Начало 1930-х гг.
Как ни велико было страдание, но после Приговора Анна Андреевна перевела дух: она боялась страшного эвфемизма: «Без права переписки…», то есть расстрела. Пять лет каторги в условиях 1939-го (после гибели ближайших друзей – Осипа Мандельштама, Бориса Пильняка, Всеволода Мейерхольда) казались чуть ли не милостью Божией. И опять пошли стихи.
* * *
Б. Пильняку
- Все это разгадаешь ты один…
- Когда бессонный мрак вокруг клокочет,
- Тот солнечный, тот ландышевый клин
- Врывается во тьму декабрьской ночи.
- И по тропинке я к тебе иду,
- И ты смеешься беззаботным смехом,
- Но хвойный лес и камыши в пруду
- Ответствуют каким-то странным эхом…
- О, если этим мертвого бужу,
- Прости меня, я не могу иначе:
- Я о тебе, как о своем, тужу
- И каждому завидую, кто плачет,
- Кто может плакать в этот страшный час
- О тех, кто там лежит на дне оврага…
- Но выкипела, не дойдя до глаз,
- Глаза мои не освежила влага.
ПОДРАЖАНИЕ АРМЯНСКОМУ
- Я приснюсь тебе черной овцою
- На нетвердых, сухих ногах,
- Подойду, заблею, завою:
- «Сладко ль ужинал, падишах?
- Ты Вселенную держишь, как бусу,
- Светлой волей Аллаха храним…
- И пришелся ль сынок мой по вкусу
- И тебе и деткам твоим?»
В середине тридцатых годов в жизни Ахматовой возник новый и, как ей казалось, очень серьезный поклонник. Врач-патологоанатом Владимир Гаршин. Владимир Георгиевич был женат, много работал, и тем не менее, в отличие от Гумилева, никогда не говорил Анне Андреевне, что ему с ней «возиться не в пору».
* * *
В. Г. Гаршину
- Соседка из жалости – два квартала,
- Старухи, как водится, – до ворот,
- А тот, чью руку я держала,
- До самой ямы со мной пойдет.
- И станет над ней один на свете,
- Над рыхлой, черной, родной землей
- И позовет, но уже не ответит
- Ему, как прежде, голос мой.
Появление Гаршина ускорило разрыв с Пуниным.
* * *
- Не недели, не месяцы – годы
- Расставались. И вот наконец
- Холодок настоящей свободы
- И седой над висками венец.
- Больше нет ни измен, ни предательств,
- И до света не слушаешь ты,
- Как струится поток доказательств
- Несравненной моей правоты.
* * *
- Годовщину последнюю празднуй —
- Ты пойми, что сегодня точь-в-точь
- Нашей первой зимы – той, алмазной —
- Повторяется снежная ночь.
- Пар валит из-под царских конюшен,
- Погружается Мойка во тьму,
- Свет луны как нарочно притушен,
- И куда мы идем – не пойму.
- Меж гробницами внука и деда
- Заблудился взъерошенный сад.
- Из тюремного вынырнув бреда,
- Фонари погребально горят.
- В грозных айсбергах Марсово поле,
- И Лебяжья лежит в хрусталях…
- Чья с моею сравняется доля,
- Если в сердце веселье и страх.
- И трепещет, как дивная птица,
- Голос твой у меня над плечом.
- И внезапным согретый лучом,
- Снежный прах так тепло серебрится.
75 
