Лей тянул его за штанину.
– Приятель, я собираюсь когда-нибудь быть женихом.
– Правда, мальчик?
– Да, приятель. Хотя мне и придется ждать. Мама говорит, что мне придется подождать, пока я не стану таким большим, как вы.
Хескет нежно погладил его по голове.
Шантаж? Разве можно назвать ее поступок этим безобразным словом? Он любил этого мальчика, почти как собственного сына. Убийство – шантаж. Шантаж – убийство. Нет. Хватит глупить.
Гости пили за здоровье невесты и жениха. Теперь призрак Беллы должен исчезнуть.
* * *
Фрит улыбнулся Лилит.
– Ну, – сказал он, – вот я и вернулся.
– Я это вижу, – ответила она.
Она изучающе смотрела на него. Он изменился. Он был ненамного старше Лилит, но выглядел на все тридцать; время, проведенное на войне, сделало свое дело, закалило его и немного потрепало; но тут же Лилит стало ясно, что при любых обстоятельствах он сохранит свой необъяснимый шарм, неподдельную веселость, наплевательское отношение к превратностям жизни, умение сдерживать свою восторженность, приобретенное в течение жизни, равно как и умение дать понять другим, как он дал понять Лилит, что, деля с ним жизнь, должно уметь сдерживать восторженность.
Когда она видела его в последний раз, у нее еще не было Лея; а когда родился младенец, она уверовала, что ее чувства к Фриту угасли; теперь она не была так уж в этом уверена.
– Невеста выглядит прекрасно, – сказал он.
– Ты ревнуешь? – спросила Лилит. – Ты помнишь, что когда-то просил ее руки?
– Я полагаю, что ты помнишь все, что я когда-либо делал или говорил.
– Я помню то, что мне хочется помнить.
Лей увидел мать; оставив Хескета, он подошел к ней.
– Привет, мама.
– Привет, дорогой.
– Я паж, – сказал он Фриту.
– И выполняешь свои обязанности, как я вижу, очень тщательно, – ответил Фрит.
Лей ухватился за материнские юбки и, подняв голову, удивленно разглядывал Фрита. Лилит погладила его по головке и взглянула на Фрита; взгляд ее был почти вызывающим, как будто она хотела ему сказать, что никто, кроме ее сына, не имеет для нее значения.
Аманда решила, что слишком многое в доме на Уимпоул-стрит напоминает о Белле. Она сказала Хескету, что хотела бы кое-что изменить. Он, конечно, понял, что эти изменения предполагались ради него. Она постоянно размышляла, как бы отвлечь его; и она думала, что понимает, почему он чувствует себя в этом доме неловко.
Лучше всего было бы его продать и купить другой; Аманда считала, что поняла его странную прихоть, заставлявшую его терпеть эту неловкость. Она была уверена, что он считал себя виноватым за то, что любил ее и хотел на ней жениться еще тогда, когда была жива Белла; человеку такого образа мыслей, как у него, это казалось греховным, он не мог этого забыть, и, возможно, потому что он не мог не желать смерти Беллы, его мучила совесть. Что-то в нем было, с любовью думала она, от святого. Ему хотелось принести покаяние, исполнить епитимью.
И вот, стараясь сделать дом иным, она собиралась по возможности убрать все, что напоминало бы о Белле.
Ей помогала Лилит. Слуги знали, что Лилит приходится дальней родственницей хозяйке; в доме она занимала положение весьма привилегированной экономки.
Хескет объяснял Аманде свое отношение к мальчику.
– Он занятный паренек, и я его люблю. Я хочу помочь в его воспитании. Лилит озабочена тем, чтобы он получил образование, и я подумал, что уж если мы помогли ей сбежать от мужа, то в какой-то мере несем ответственность.
Она улыбнулась.
– Дорогой Хескет! Тебе нет необходимости извиняться передо мной. Я знаю, почему ты хочешь помочь Лею и Лилит. – Он встревоженно посмотрел на нее. – Ты хочешь им помочь потому, что ты добрый, – продолжала она. – Тебе их жалко. Ты занимаешься тем, что просишь прощения за свою добропорядочность.
Он так крепко прижал ее к себе, что она не могла видеть его лица.
– Он твой крестник, Аманда, – выговорил он, наконец. – В конце концов, ты перед ним в долгу.
Когда она рассказывала Лилит о планах Хескета в отношении мальчика, Лилит невозмутимо улыбалась.
– Тебя это, кажется, не удивляет, Лилит, – заметила она.
– Ну, может быть, и не удивляет. Мой Лей такой удивительный ребенок, что меня не удивляет то, что людям хочется сделать для него все, что они могут.
Лилит хотелось сделать жизнь Хескета и Аманды как можно приятнее; она хотела, чтобы доктор понял, что она сожалеет о том, что прибегла к шантажу, чтобы добиться того, что хотелось. Лилит казалось, что они поступили глупо, вернувшись в этот дом; но ей ничего не оставалось делать, как только помогать уничтожать память о Белле, и она занялась этим с энтузиазмом.