196 
Теперь о здоровье. Всё благополучно. — Об истинном состоянии здоровья Чехова см. письма 2162, 2165.
Учиться по-французски ~ добиться кое-чего можно. — М. П. Чехова писала, имея в виду письмо 2150: «За урок французского языка спасибо. Как раз твои уроки будут кстати, я хочу серьезно заняться французским языком. Жаль, что я очень стала рассеянна и положительно теряю память».
…по словарю Макарова. — Имеется в виду «Полный французско-русский словарь, составленный Н. П. Макаровым», изд. 9-е, СПб., 1893.
Ты так вкусно описала флигель… — М. П. Чехова сообщала: «Флигель великолепен, похож внутри на бонбоньерку. Мы немало похлопотали с Алексеем Антоновичем <Михайловым, талежским учителем> насчет обстановки: обтянули новым сукном стол, повесили ковер на двери — на кольцах, на окнах тоже будут тяжелые занавеси, багеты с кольцами уже повешены. Теперь, по-видимому, дуть не должно ниоткуда».
2165. А. А. ХОТЯИНЦЕВОЙ
14 (26) ноября 1897 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. V, стр. 104–106, с датой — октябрь 1897 г.; в ПССП, т. XVII, стр. 163–164, датировано 31 октября 1897 г.
Дата уточняется по содержанию: письмо не могло быть написано в октябре, т. к. А. А. Хотяинцева приехала в Париж в начале ноября (см. сообщение М. П. Чеховой в письме от 24 октября 1897 г.: «Хотяинцева едет в Питер 29 октября в среду и оттуда прямо в Париж». — Письма М. Чеховой, стр. 49). Упоминание, что «кровохарканье, которое продолжалось 3 недели», прекратилось третьего дня (ср. в письме к А. И. Сувориной от 10 ноября — «кровотечение продолжается и сегодня»), свидетельствует, что письмо было написано после 10 ноября. Это подтверждает и упоминание письма М. П. Чеховой от 6 ноября, которое могло прийти в Ниццу 11 или 12 ноября (см. предыдущее письмо). Однако письмо было написано не позднее 20 или 21 ноября, когда выехал из Ниццы в Париж Вас. И. Немирович-Данченко. Единственная пятница в этот промежуток времени приходилась на 14 ноября.
Об ответе на это письмо можно судить по письму А. А. Хотяинцевой к М. П. Чеховой (письмо без даты <«Может быть, вы были такая умница…»>): «На днях было от него <Чехова> очень милое письмо, в нем говорилось, что ко мне приедет Немирович-Данченко. Я ответила, что если он важный, то мне его не надо, и что я вообще боюсь знаменитостей. Он возьми и дай это письмо Нем<ировичу>-Данч<енко> и тот так, очевидно, был этим польщен, что немедленно явился…» (ГБЛ).
М. М. Ковалевский уже уехал ~ Повидайтесь с ним… — Чехов, заботясь о том, чтобы Хотяинцева не чувствовала себя одинокой в незнакомом городе, видимо, просил М. М. Ковалевского, а позже Вас. И. Немировича-Данченко навестить ее в Париже. Ковалевский писал Чехову 22 ноября (4 декабря): «Был у Вашей знакомой, но не застал ее дома; оставил свой адрес. Надеюсь, увидимся с нею на днях» (ГБЛ). Вас. И. Немирович-Данченко, вернувшись из Парижа в Петербург, писал Чехову 3 декабря: «К Хотяинцевой я пошел в первый день и не застал. Получив от нее послание — явился на третий — когда ей не было времени <…> Она очень милая и симпатичная девушка. Некрасива — но нравиться может и даже весьма. Жалею, что не успел с нею познакомиться несколько ближе» (ГБЛ). См. также письмо 2174.
Маша пишет, что моя духовая печь приняла благообразный вид… — О ремонте флигеля в Мелиховской усадьбе (его Чехов называет духовой печью) см. примечания к письмам 2153 * и 2164 * .
2166. В. М. СОБОЛЕВСКОМУ
20 ноября (2 декабря) 1897 г.
Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: с пропусками — Письма, собр. Бочкаревым, стр. 118; полностью — Письма, т. V, стр. 110–111.
Год устанавливается по письму и телеграмме В. М. Соболевского от 12 ноября 1897 г., на которые отвечает Чехов; Соболевский ответил 25 ноября (ГБЛ).
…изобразили Москву с ее погодой, юбилеями, похоронами… — В своем обширном письме Соболевский, извинившись за долгое молчание, писал: «…настроение на первых порах имело все основания быть скверным. Как ни приелась „гражданская скорбь“, но, право же, переезд русской границы после безмятежного заграничного жития — это возвращение выпущенного на свежий воздух больного в свою непроветренную комнату с запахом болезни и лекарств <…> Начиная с неприятной истории с Альбертиной Германовной <гувернанткой>, задержанной на границе из-за неправильности в паспорте, и кончая отвратительной вонью и грязью осенней, переполненной пьяными и их руганью Москвы и т. д. — все это повергло меня первое время в состояние, которое могу назвать „деморализацией“ и при котором все кажется и делается не так». Далее Соболевский рассказывал о своей поездке в Петербург, о тамошних толках по поводу приостановки «Одесского листка» «по ошибке» вместо «Одесских новостей» («но по ошибке у нас проделывается столько с людьми, не то что с газетами…»), о возможной отставке Победоносцева. «Но все это — слухи. А действительность пока — непрерывные юбилеи, сменяемые для разнообразия похоронами, что Вы можете видеть из „Русск<их> вед<омостей>“, если читаете их. На днях предстоит юбилей Златовратского, в устройстве которого принимает, кажется, деятельное участие Гольцев. Будет во всяком случае говорить приветственное слово на обеде, — это выйдет вроде того, как если б черт вздумал кадить ладаном. А все-таки говорить будет. Потом, вероятно, опять кого-нибудь похороним». Далее в письме говорилось о новой пьесе А. И. Сумбатова (Южина) «Джентльмен», имеющей «колоссальный успех скандала», о поездке в Николаев М. А. Саблина, поразившегося там «промышленным ростом Юга». В заключение Соболевский писал: «До свидания, дорогой мой, но только боже Вас упаси — не в Москве теперь: холод, сырость, холод, инфлуенца, скарлатина — вот чем мы живем и дышим теперь здесь…»
196 
