107 
Когда я послала гонца сказать Роберту о состоянии сына, ответ Роберта был немедленным. Он приехал, и я не смогла устоять, чтобы не сказать:
– Все-таки ты явился. Она позволила тебе?
– Я бы приехал, если бы она и не позволила, – ответил он. – Но она очень озабочена. Как наш мальчик?
– Очень болен, я боюсь. Мы вместе прошли к ребенку.
Он лежал в кроватке и выглядел маленьким, тщедушным во всем том великолепии, которым я окружала его. Мы опустились на колени возле кроватки, я держала одну руку ребенка, он – другую, и я заверила малыша, что мы останемся с ним столько, сколько он захочет.
Он в ответ улыбнулся, и пожатие маленьких горячих пальцев моей руки наполнило меня таким чувством, что я едва вынесла это.
Пока мы смотрели на него, он тихо скончался, и наше горе было столь велико, что мы только и могли, что вцепиться друг в друга и обливаться слезами. В то время не было гордых и амбициозных Лейстеров – были только двое сломленных горем родителей.
Мы похоронили его в часовне Бошам в Уорвике, и над его гробом была установлена статуя младенца, возлежащего в длинной рубашонке; на гробнице высечена дата его смерти.
Королева послала за Робертом и оплакивала вместе с ним его потерю, сказав, что это и ее потеря. Ее симпатия и сочувствие, однако, не распространились на мать усопшего младенца. Она не послала мне ни слова. Я все еще была в опале.
То был год катастроф для нас, ибо вскоре после смерти моего ребенка появился совершенно непристойный памфлет.
Я обнаружила его в своей спальне во Дворце Лейстера, и поняла, что кто-то положил мне его с определенной целью. То было впервые, когда я узнала о его существовании, но вскоре уже весь двор, вся страна читали этот памфлет.
Мишенью был Лейстер. Как его ненавидели! Не было другого такого человека, который вызывал бы столько ненависти и зависти. Он опять поднялся в положении, и уже казалось, что никто не сможет быть выше него. Любовь королевы к Лейстеру была столь же стойкой, как и ее любовь к власти. Роберт был самым богатым человеком в королевстве; он щедро сыпал деньгами, но часто бывал в долгах; это означало лишь то, что тратил он более, чем мог добыть. Он был всегда рядом с королевой, и многие говорили про него, что он уже почти король – только без имени.
Ненависть к Лейстеру была ядовитой.
Я глядела на маленькую книжицу, озаглавленную «Копия письма, написанного рукой Магистра искусств Кембриджского университета».
На первой странице мне попалось на глаза имя мужа.
«Всем известно, что любовь Медведя – только к собственному брюху…» – прочла я, и мне стало ясно, что медведь» – это Роберт. Далее следовал отчет о взаимоотношениях Роберта с королевой. Что бы она сказала, если бы увидела это? – подумала я. А затем шло… перечисление его преступлений.
Конечно, была здесь и Эми Робсарт и, если верить памфлету, Роберт нанял некоего сэра Ричарда Верни для убийства жены с целью развязать себе руки для женитьбы на королеве.
Был упомянут и муж Дуглас Шеффилд, про которого говорилось, что он умер от яда, вызвавшего катар легких. Я с замиранием сердца ждала, что будет дальше, так как мое имя не могло не появиться в памфлете. Вот и оно. Говорилось, что Роберт соблазнил меня, пока мой муж был в отъезде, а затем, когда я была беременна, мы уничтожили ребенка и уж потом он отравил и моего мужа.
Было впечатление, что каждый, умерший при таинственных обстоятельствах, был отравлен Робертом. Жертвой был назван даже кардинал Шатильон, который грозил, что обнародует факты предотвращения Робертом брака Елизаветы с д'Анжу.
Доктор Джулио был упомянут как помощник Лейстера: его знания ядов использовались Робертом в его черных делах.
Я была поражена, я читала и перечитывала. В этой книге столь многое могло быть правдой, но все портили абсурдные преувеличения и обвинения. С другой стороны, это был больной удар по Лейстеру, и та манера, в которой его имя упоминалось радом с именем королевы, могла создать очень неприятную ситуацию.
В течение нескольких дней памфлет, который был отпечатан в Антверпене, уже циркулировал по всему Лондону и по стране. Все говорили о том, что теперь называлось «Трактатом о деяниях Лейстера».
Приехал верхом Филип Сидни. Он сказал, что напишет ответ в защиту своего дяди. Королева отдала приказ в Совете, чтобы книга, которая, как она слышала со слов, была насквозь фальшивкой, была уничтожена. Но сделать это было нелегко, люди рисковали, но желали прочесть «Деяния Лейстера». Это было более интересно, чем написанный хорошим слогом ответ Филипа, в котором он вызывал автора, но тут же утверждал, что автор – трус и грязный сплетник, который не решится заговорить от своего имени, Филип добавлял в ответном трактате, что со стороны отца он принадлежит к древнему и благородному роду, однако почитает за честь быть Дадли по другой родственной линии.
107 
