76 
Перстенек перешел из рук Жака Обри в ручки Жервезы, и Жервеза перестала насмехаться над школяром, и он понадеялся, что она отныне принадлежит ему.
И желание Скоццоне исполнилось: она разожгла в сердце Бенвенуто искру ревности. Вот как это случилось.
Однажды вечером, когда ей опять не удалось, как она ни кокетничала, как ни ластилась, привлечь к себе внимание маэстро Бенвенуто, хранившего бесстрастный и серьезный вид, она тоже напустила на себя важность и сказала:
— Бенвенуто, вы как будто и не думаете о своих обязательствах по отношению ко мне!
— О каких это обязательствах, милая крошка? — спросил Бенвенуто, глядя в потолок, словно он искал там объяснения ее попреков.
— Да ведь вы сто раз обещали на мне жениться!
— Что-то не помню, — отвечал он.
— Не помните?
— Нет. Впрочем, я, кажется, сказал тебе: «Там будет видно».
— Так что же, вы все еще ничего не увидели?
— Увидел.
— Что же вы увидели?
— Что я еще слишком молод, и мне не подходит роль мужа, Скоццоне. К этому разговору мы еще вернемся.
— А я, сударь, не такая уж дурочка и не могу больше довольствоваться расплывчатым обещанием да ждать вас целую вечность!
— Поступай как знаешь, крошка. И, если спешишь, ищи счастья.
— Понимаю! — с живостью воскликнула Скоццоне и залилась слезами. — Вы слишком прославлены и не желаете, чтобы ваше имя носило ничтожество — девушка, отдавшая вам свою душу, свою жизнь! А ведь она готова претерпеть любые муки ради вас, она дышит только вами, любит только вас одного…
— Знаю, Скоццоне, и уверяю тебя — я бесконечно благодарен тебе!
— Она привязана к вам всей душой, внесла радость в вашу одинокую жизнь и никогда не заглядывалась на блестящие кавалькады стрелков и герольдов, не слушала нежных признаний, а их было немало даже здесь…
— Даже здесь? — прервал ее Бенвенуто.
— Да, здесь! Даже здесь, слышите?
— Скоццоне, — воскликнул Бенвенуто, — неужто это кто-нибудь из моих подмастерьев?..
— И вздыхатель женился бы на мне, если б я захотела, — продолжала Скоццоне, вообразившая, что Челлини разгневался в приливе нежных чувств к ней.
— Скоццоне, отвечай: кто этот негодяй?.. Надеюсь, не Асканио?
— Ведь он сто раз твердил мне: «Катерина, учитель вас обманывает, никогда он на вас не женится, хоть вы так добры и так хороши собой, — он слишком заважничал. О, если б он любил вас, как люблю я, или если б вы любили меня, как любите его!»
— Имя, имя предателя! — крикнул в ярости Бенвенуто.
— Но только я не слушала его, — говорила обрадованная Скоццоне. — Напротив, зря он расточал свои медовые речи. Я даже пригрозила все рассказать вам, если он будет продолжать. Я любила только вас, была слепа, и вздыхатель ничего не добился — его сладкие речи и умильные взгляды ни к чему не привели. Пожалуйста, прикидывайтесь, будто вам все, как всегда, безразлично, будто вы мне не верите! А ведь все это чистая правда!
— Не верю тебе, Скоццоне, — проговорил Бенвенуто, поняв, что все выведает, если заговорит по-иному.
— Как, вы мне не верите?! — воскликнула озадаченная Скоццоне.
— Не верю.
— Да не воображаете ли вы, что я лгу?
— Думаю, что заблуждаешься.
— Так, значит, по-вашему, в меня уж и влюбиться нельзя?
— Я этого не говорил.
— Значит, подумали?
Бенвенуто усмехнулся, ибо увидел, как можно заставить Катерину развязать язычок.
— Однако ж он любит меня, и это сущая правда, — продолжала Скоццоне.
Бенвенуто снова с сомнением пожал плечами.
— Да как еще любит! Не по-вашему — вам никогда так не полюбить, зарубите себе это на носу, сударь!
Бенвенуто расхохотался:
— Любопытно бы узнать, кто этот прекрасный Медор!
— Его имя вовсе не Медор, — ответила Катерина.
— А как же? Амадис?
— Нет, и не Амадис. Его зовут…
— Галаор?85
— Паголо его зовут, раз уж вам так хочется знать!
— А-а… так это сам господин Паголо! — пробормотал Челлини.
— Да, сам господин Паголо, — подтвердила Скоццоне, задетая презрительным тоном Челлини. — Славный малый, из хорошей семьи, добропорядочный, тихий, верующий и будет примерным мужем.
— Ты в этом уверена, Скоццоне?
— Да, уверена.
— И ты не подавала ему надежды?
— Даже слушать его слов не хотела. О, как я была глупа! Но уж теперь-то…
76 
