Глава 9

Бело-голубая волна захлестнула мостовую – дюжина молодых послушниц, выйдя из монастыря, проходила перед оранжевым «мустангом», остановившимся на углу улиц Генерала Риверы и Валентине. На монахинь, как их представлял себе Малко, они походили только своим нарядом. Уж больно они смеялись и веселились. Одна из них даже бросила дерзкий взгляд через ветровое стекло «мустанга».

Крис Джонс и Милтон Брабек сидели, надувшись, на заднем сиденье. Разумеется, пышные телеса Марии-Изабель Корсо все еще стояли перед глазами Милтона, уже развращенного жизнью в Нью-Йорке. Однако, он осуждал Малко больше, чем восхищался его подвигами. Тем более, что поиски Рона Барбера пока не давали результата. И не за что было ухватиться – только родинка на бедре девушки, изнасилованной Диего Суаресом, да неосторожные признания Фиделя Кабреро.

Маловато.

Малко глядел на девушек, следовавших вдоль высокой монастырской стены. Любая из них могла оказаться той, которую он искал. Он смутно надеялся узнать ее по описанию Диего Суареса. Сидевшая рядом Лаура Иглезиа тоже выглядела озадаченной.

– Они все на одно лицо, – заметила она. Лаура заявилась через десять минут после телохранителей. Вероятно, она хорошо усвоила любовный регламент своей неистовой подруги. И была настолько любезна, что привела «мастерскую» в порядок.

Малко включил зажигание, повернул направо и чуть было не угодил под автобус. Движение на центральных улицах Монтевидео разрешалось только в одном направлении, но стрелки, вероятно, из скромности, уругвайцы рисовали еле заметными.

Малко снова дал газ. Его грызла тревога. На столе у американского посла копились телексы. Приятели Рона Барбера в Вашингтоне развили бешеную деятельность. Государственный департамент прислал распоряжение, предписывающее сделать все возможное, чтобы вырвать Барбера из рук боевиков: любыми средствами и за любые деньги...

Вот только уругвайцы... Им было наплевать на работника американских спецслужб, их заботил только собственный престиж.

Миновав десяток знаков, запрещающих проезд, Малко добрался наконец до серого массивного здания с высокими колоннами в готическом стиле. Полицейское управление, центр по борьбе с тупамарос. Отдел Рикардо Толедо находился на четвертом этаже.

* * *

Рона Барбера трясло с головы до ног. Он уже ничего не слышал. Ему расшибли рот, и он не мог говорить. Огромный синяк украшал лоб. Последняя пытка заключалась в том, что его посадили в бочку с водой и окунули туда электрод. Барбер вновь потерял сознание. Человек с лицом индуса, склонившись над Барбером, вливал ему в рот ужасный аргентинский коньяк. Самая настоящая сивуха. Барбер закашлялся, коньяк обжег ему горло. Чрево Барбера словно разодрали пополам. Он все бы сейчас отдал за бутылку перье.

С него сняли капюшон, он зажмурился от резкого света, потом осмотрел свое тело и удивился, что нет никаких рубцов и шрамов. Член был на месте, разве слегка распух. Барбера развязали. Он попытался дотронуться до низа живота, но тут же закричал: боль была такая, словно с него содрали кожу. В углу он заметил кассетный магнитофон. Вот, значит, откуда во время пыток доносилась музыка. Девушка исчезла.

– Иди передохни, гринго, – сказал индус.

Рон Барбер сполз с лестницы и забился в угол своей берлоги. Он вдруг осознал, что ему не надели наручников. Что бы это значило? Он растер нывшие запястья. Постепенно им овладевала страшная тревога. Он уже не помнил, что происходило после его третьего обморока. Боль, обрывки фраз, мимолетные ощущения, музыка.

Почему они перестали его пытать?

Или он заговорил? Что же он мог сказать? Барбер сжал кулаки, подавляя желание закричать. Не может того быть, чтобы он, Рон Барбер, один из лучших сотрудников ЦРУ, сам поднаторевший в разного рода ловушках, раскололся.

Он попытался восстановить в памяти, как его пытали, но не мог. Если он раскололся, над Фиделем Кабреро нависла смертельная угроза. Вдруг из глаз Рона Барбера полились слезы. Так мучительно не знать наверняка. Он никогда бы не подумал, что ток способен вызвать в человеческом мозгу такие опустошения. Зная, что не сдержит своего обещания, он все же поклялся, что если выберется отсюда живым, никогда больше не прибегнет к такому роду пыток. Ужасная коварная мысль продолжала терзать его совесть.

* * *

Рикардо Толедо бросил умоляющий взгляд на большую многоцветную Деву Марию, пришпиленную к стене прямо над его креслом. Шеф столичной гвардии плохо скрывал свое раздражение. Привычным жестом он откинул назад упавшую на глаза прядь. Узкая полоска усов дрожала от возмущения. Мрачным взором он посмотрел на Малко.

  31