Особенно,... 
167 
В полдень к нему явился Эдмон.
— Так ты едешь?
— Как видишь! — ответил Эдуар, показав на частично уложенные вещи.
— Я, стало быть, могу распорядиться, чтобы сюда везли мои?
— Конечно, можешь.
— Я пробуду с тобой до шести и провожу тебя.
— Ну и прекрасно.
Эдмон, сияя от счастья, принялся осматривать свою новую квартиру.
— Ах, так вот эта здоровенная доска! — воскликнул он, войдя в умывальную комнату.
— Да.
— А-а, понимаю, ты клал ее на оба подоконника и шел по ней. Смотри-ка, счастливый малый! Ты отправлялся в дом напротив в полночь?
— Да.
— Подавал сигнал?
— Нет, я открывал свое окно, она открывала свое — и я шел.
— А если бы тебя кто-нибудь увидел?
— Ни у меня, ни у нее в окне не было света, к тому же комната, где она меня принимала, отдалена от остальных покоев, а ее тетка живет в другой части дома.
Когда все вещи были уложены, оба приятеля вышли из дому.
— Я уезжаю, — сказал Эдуар консьержу. — Пока я буду отсутствовать, в моей квартире поживет этот господин. Я вернусь через четыре месяца. Кстати, заплачено за шесть.
— Хорошо, месье. Вам только что пришло письмо.
— Дайте.
Эдуар узнал почерк Эрминии.
— Она велит мне не манкировать сегодня вечером, — сказал он Эдмону, пробежав глазами письмо. — Вечером я буду в двадцати лье от Паримо!
В шесть часов Эдуар уехал.
В полночь Эдмон, устроившись на новом месте, прошел в умывальную и раскрыл окно. Тотчас же растворилось и окно Эрминии. Стоял туман, и противоположной степы не было видно. Взяв доску, Эдмон стал проталкивать ее вперед и вскоре почувствовал, что кто-то взял противоположный конец.
«Что за женщина! — думал Эдмон. — Черт меня побери, если на этот раз я не заставлю себя обожать».
Он двинулся по доске, и сердце у него учащенно забилось. Через минуту он ощутил, что чья-то рука остановила его, и услыхал обращенный к нему голос:
— Вы помните, что я сказала вам в первый раз, когда вас увидела?
— Что же?
— Что, если вы когда-нибудь расскажете обо мне, я вас убью! Я держу слово!
В тот же миг молодая женщина оттолкнула доску, и та, с шумом упав, заглушила последний крик Эдмона.
* * *
Эдуар возвратился, как и обещал, через четыре месяца.
Очутившись на своей улице, он увидел, что дом Эрминии сносят. Он спросил, дома ли Эдмон, и в ответ консьерж поведал ему, что на следующий же день после его отъезда во дворе был найден труп его друга и доска: упав, она размозжила ему голову.
— Так и не дознались, что он собирался делать с этой доской, — добавил консьерж.
Эдуар все понял и остолбенел.
— А почему сносят соседний дом? — наконец проговорил он.
— Мадемуазель Эрминия, когда уезжала в Италию, три месяца назад, продала его, а новый владелец взял да и перепродал, чтобы на этом месте могли проложить улицу.
Эдуар словно лишился рассудка. Он поднялся к себе, нашел все на прежних местах, увидел окно напротив, которое пока еще оставалось нетронутым, потом вновь оделся, вышел из дому и, поспешив к Мари, застал там все тех же, кто был у нее шесть месяцев назад, когда мы начинали эту историю. Только вместо ландскнехта теперь играли в двадцать одно.
Это была единственная перемена в жизни его давней подруги.
Корсиканские братья
Роман
Перевод Н. В. Друзиной
I
В начале марта 1841 года я путешествовал по Корсике.
Нет ничего прекраснее и удобнее, чем путешествовать по Корсике: вы садитесь на судно в Тулоне и через двадцать часов вы — в Айяччо или через двадцать четыре — в Бастиа.
Там вы покупаете или нанимаете лошадь. С ночлегом и того проще: путешественник приезжает в деревню, проезжает вдоль всей главной улицы, выбирает подходящий дом и стучит в дверь. Через минуту на пороге появляется хозяин или хозяйка, приглашает путешественника войти, предлагает разделить с ним его ужин, целиком распоряжаться его кроватью, если другой там нет. На следующий день он провожает гостя до самой двери и благодарит за оказанное ему предпочтение.
О каком-либо вознаграждении не может быть и речи: хозяин выглядит оскорбленным при одном упоминании об этом. Если в доме прислуживает молодая девушка, ей можно предложить какой-нибудь шейный платок, с помощью которого она соорудит себе живописную прическу, когда пойдет на праздник Кальви или Корта. Если прислуга — мужчина, он с радостью примет кинжал или нож, которым он при встрече сможет убить своего врага.
167 
