32 
Юноша обиженно сжал губы, но кивнул.
– Надеюсь, вы не сделаете ничего необдуманного. Достанет нам одного безумца – меня.
– Но если вас убьют, хире субкомиссар, я буду терзаться до конца своих дней!
– А если при этом убьют и вас? К тому же я все более склоняюсь к мысли, что если меня и ждет смерть, то не этой ночью. Сделайте лучше вот что: пойдите к Четырем Башням и отыщите там Альгиуса, которого уже видели у меня. Возможно, он будет пьян, тогда постарайтесь привести его в чувство и расспросите со всем тщанием, знает ли он что-нибудь о трех розах, о нетопыре и долгоносике, о Третьей Книге Марцина Фруде и о словах: «А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя».
– Откуда это?
– О том вам лучше пока не знать… Езжайте сейчас же, ибо мнится мне, что сей Альгиус не так-то прост. Скажите, что от его ответов зависит моя жизнь, равно как жизнь многих других, совсем безвинных.
…Вот уже второй час, как на предместье опустилась мгла, а Хаиме Бофранк все бродил по узким грязным улочкам с факелом в руке. Закрытые ставни окон, запоры и засовы на дверях казались жалкими, ничтожными в сравнении с ужасом, что поселился здесь. Субкомиссару вспомнился поселок – точно так же его жители прятались, лишь только солнце клонилось к закату… Люди не выходили из домов, никто не ходил в лес за грибами, за хворостом, за дровами… Во тьме метались туда-сюда, словно тени грешников, только крысы, обитавшие здесь в великом множестве, да кошки, очевидно, питавшиеся этими крысами и пропитания для вышедшие на охоту.
Под ногами противно чавкнуло, сапоги на миг увязли в рыхлом и склизком, и Бофранк с отвращением подумал, что бы это могло быть.
Внезапно за его спиною раздался голос:
– Я отложил все дела, чтобы эта встреча состоялась. Я даже не стал никого убивать… пока.
Упырь – а это был, вне всякого сомнения, он – стоял в конце переулка, прислонясь к дощатому забору, от старости и небрежения совсем сгнившему и разъехавшемуся.
– Вот я и повидал вас, хире Бофранк, – сказал он. На упыре был плащ темной ткани, капюшон надвинут на самое лицо так, что его совсем не было видно, чему дополнительно способствовала тьма вокруг. Она рассеивалась лишь на малую толику пламенем факела, который субкомиссар сжимал в руке.
– Зачем я нужен тебе? – спросил Бофранк. Он старался говорить громко и уверенно, но сырой зловонный воздух словно бы душил голос, делал его тихим и сдавленным.
– И верно: зачем ты нужен мне? Ты, жалкий и слабый, ты, которым крутят как хотят все, кому это потребно!
Упырь засмеялся, и страшен был этот смех.
– По крайней мере, я остался человеком, чего не скажешь о тебе… Шарден Клааке!
– Вот как?! Ты узнал меня?! И ты думаешь, я поверю, будто ты сам постиг это? Нет, виновата дрянная девка, до которой я пока никак не могу добраться.
– Не будем говорить о ней сейчас, раз уж ты позвал сюда именно меня. Я ведь верно истолковал твои знаки, Шарден?
– Можешь звать меня и так, если тебе угодно, хотя имена для меня сейчас – ничто. Да, я звал тебя, Хаиме Бофранк, и вот зачем. Помнишь ли ты, как этот дряхлый мешок с кишками испытывал мои силы на острове?
– Насколько я помню, ему кое-что удалось, – сказал Бофранк, опуская факел так, чтобы свободной рукою можно было достаточно незаметно нащупать пистолет. Чтобы правильно вложить его в специальные пазы на искусно сделанной перчатке, без которой увечная кисть не могла держать оружия, требовалась изрядная сноровка, но на то и употреблял субкомиссар частые тренировки.
– Не скрою, он был сильнее, нежели я ожидал, но мои раны принесли совсем не то, чего он желал! Я страдал, я скрывался в пещерах, я лечил эти раны и постиг слишком многое, чтобы сожалеть о них. Я беседовал с теми, чье существование для всех вас невозможно, я видел такое, от одного взгляда на что ты потерял бы остатки рассудка!
– Может быть, это пригодится для твоей книги? – спросил Бофранк насколько мог спокойно. Тьма вокруг, казалось, все более сгущалась, становясь почти осязаемой. Факел шипел и потрескивал; субкомиссар вдруг с ужасом подумал, что случится, если факел погаснет.
– Никакая книга не объемлет того, что мне ведомо. Но хватит болтать! Ты нужен мне, не скрою, и даже прошу простить мне несдержанность, что проявил я в самом начале нашей беседы. Я знаю, что тебя прислал Баффельт, который ищет схватить и уничтожить меня. Через твое посредство я хочу предложить Баффельту мир. Такой мир, который устроит меня и его – временно, конечно же, временно, но для каждого из нас отпущенный срок будет значить разное. Пусть он живет, пусть набивает свой жирный живот, пусть командует своими жалкими миссерихордами, которые служат невесть кому в своих деяниях… Я выжду.
32 
