150 
– Вам, может быть, угодно стреляться или биться на шпагах? - воскликнул субкомиссар. Вскочив с полу, он сделал шаг к собеседнику и отвесил ему хлесткую пощечину так, что голова того мотнулась, как у тряпичной куклы. Секунда-конестабль вскрикнул и схватился за щеку.
– Стража! - завопил он. - Норберт, Винкль! Появившиеся гарды в две секунды скрутили Бофранка, не успевшего даже вынуть шпаги. С изрядной силою, но стараясь не причинять боли, они связали ему руки специальной веревкою с петлями, после чего усадили на стул в соседней комнате. Вернувшийся туда же к своему столу секунда-конестабль, растирая щеку, промолвил пресекающимся голосом:
– Не знаю, какая у вас нужда в спасении этого урода, но сего удара я вам не прощу.
– Как я уже сказал, в вашем праве выбирать, убью я вас из пистолета или проколю шпагою, - процедил Бофранк, незаметно проверяя, крепки ли его путы. Печально, но здешние гарды знали свое дело, посему освободиться не представлялось возможности. - Но прежде я должен знать ваше имя и быть уверенным, что вы не низкого рода и я не оскорблю своего оружия.
– Будьте покойны, - с достоинством отвечал секунда-конестабль. - Меня зовут Ианус Гонт, мой отец - кирасирский полковник, и я ничуть не ниже вас по происхождению.
– Насколько я понимаю, в моем представлении нет нужды. Вы можете передать мне условия поединка через секретаря грейскомиссара.
– Почту за честь, - сказал Гонт. - Ныне же я вынужден препроводить вас в Фиолетовый Дом связанным, дабы вы не пытались в пути освободить упыря и не учинили какого иного буйства.
Доставление Вейтля в Фиолетовый Дом было обставлено со всею возможной помпою: клетку взгромоздили на большую грузовую телегу, по краям же ехали конные гарды, обороняя мнимого упыря от посягательств толпы. Последняя же ярилась, свистела и улюлюкала, призывая на голову убийцы всевозможные проклятия; в клетку летели гнилые овощи, всяческая дохлятина, кал и камни. Вейтль не прикрывался и не уворачивался, лишь жалобно вскрикивал, когда удары приходились в чувствительные места.
Бофранка везли в закрытой карете в сопровождении секунда-конестабля Гонта. Спутник молчал, изредка бросая на Бофранка косые взгляды, а субкомиссар думал, что молодой чиновник, в принципе, не виноват - он в самом деле всего лишь исполнял приказ, отданный вышестоящим начальником, и выказал похвальное служебное рвение. Но вызов был сделан, и поменять ничего было нельзя.
По прибытии Вейтля тут же извлекли из клетки и препроводили в подвал, а Бофранк, освободившись от пут, устремился к грейскомиссару.
Фолькон встретил его на лестнице, ибо как раз спускался вниз, получив известие, что упырь доставлен. С тех пор как грейскомиссар потерял сына, он постарел, сделался мрачен, и к Бофранку стал относиться с долею неприязни, словно винил его в гибели юного Мальтуса.
– Хлопоты ваши окончены, - сказал Фолькон, положив руку на плечо субкомиссара. - Упырь пойман, его ждет казнь. Думаю, что пора обеспокоиться и получением награды, которая, чаю, будет лишь первой в целой чреде.
– Случилась страшная ошибка, хире грейскомиссар! - воскликнул в волнении Бофранк. - Несчастный, коего готовятся пытать в подвале, вовсе не упырь! Это человек, неузнаваемо изуродованный перенесенными тяготами и лишениями, и я знал его в лучшие годы! Проверьте - его имя Волтц Вейтль, сын печатника!
– Как такое может быть? - с сомнением спросил Фолькон, приостановившись. - Судя по описанию, это именно то чудовище, что наводило страх на предместье.
– Нет и еще раз нет. Прошу вас, хире грейскомиссар, проверьте бумаги!
– Нет нужды рыться в старых бумагах, ибо я сейчас спрошу обо всем у этого изверга. А вы, хире Бофранк, можете присутствовать, если хотите. Если же нет - отдыхайте, я не смею вас задерживать.
Бофранк не нашел в себе сил присутствовать на допросе. Грейскомиссар Фолькон недолюбливал пытки, но полагал, что иногда без них не обойтись. Случай с упырем был как раз такового рода…
В иное время Бофранк напился бы; ныне бродил по своему служебному кабинету, столь редко им посещаемому, и пинал в злобе стены и мебель. Слова отца, так некстати прозвучавшие за ужином в поместье, стали пророческими. «Жаль, что он не был пойман живым, - сказал тогда старый декан. - Недурно было бы приволочь его на площадь да ободрать там или четвертовать для устрашения и одновременно успокоения толпы. И я отнюдь не верю, что не приложил тут своего копыта дьявол, - подобные вещи никак не обходятся без его присутствия! Истинно: сколько уже истребили посланников и слуг его, а ряды множатся…»
150 
