Мы видели, с какой торжественностью готовилось подписание брачного договора и как Гектор уже почти взял в руки перо, когда шевалье де Маален возник в дверях особняка де Сурди, остановил графа и зачитал ему приказ Кадудаля Лорану вновь взяться за оружие и приказ Лорана всем Соратникам Иегу быть готовыми приступить к действиям.
Гектор вскрикнул от отчаяния и боли. Все его счастье рухнуло в один миг, самые дорогие мечты, которые он лелеял два года, рассыпались в прах. Подписывая брачное свидетельство, он обрекал свою будущую жену в один прекрасный день стать вдовой человека, погибшего на эшафоте как вооруженный грабитель. Деятельность Соратников Иегу давно уже утратила для него все рыцарское и благородное, и вместо романтических красок и очертаний он видел в ней только, как сквозь кривое стекло, одни чудовищные и страшные гримасы. И значит, ему оставалось только исчезнуть. Не колеблясь ни секунды и разбив, как бокал, всю свою жизнь, он произнес только одно слово: «Бежим». И бросился вон из особняка вслед за шевалье де Мааленом.
XXVI
В ВЕРНОНСКОМ ЛЕСУ
В следующую субботу около одиннадцати часов утра два всадника выехали из деревни Пор-Мор на дорогу, ведущую из Анделиса в Верной, и проследовали через Иль, Прессаньи и Вернонне. Затем они переехали через старый деревянный мост, на котором стояли пять мельниц, и добрались до дороги, ведущей из Парижа в Руан.
Всадники углубились в густой и темный Бизийский лес, начинавшийся за мостом по левую руку от дороги. Они отъехали недалеко, так, чтобы видеть окрестности моста.
В то время, когда они еще проезжали через Прессаньи, два других всадника, следовавшие вдоль левого берега Сены, выехали из Рольбуаза, оставили справа Пор-Вилез и Вернон и добрались до того места, где двое первых всадников свернули в лес. Здесь они посовещались и после некоторых колебаний решительно направились в чащу.
Они не проехали и десяти шагов, как раздался окрик:
— Кто идет?
— Верной! — ответили вновь прибывшие.
— Версаль! — послышалось из леса.
В это время по дороге, которая пересекает лес и идет от Тилье-ан-Вексен в Бизи, подъехали еще двое и с помощью того же пароля присоединились к четверке, укрывшейся под деревьями.
Всадники обменялись несколькими словами, которые помогли им узнать друг друга, и молча начали ждать.
Колокола прозвонили полночь.
Каждый отсчитал все двенадцать ударов. И тут же послышался отдаленный стук колес.
Всадники переглянулись:
— Вы слышите?
— Да, — ответили они в один голос, и в их сердцах по-разному отозвался шум приближающегося дилижанса.
И снова воцарилась тишина.
Всадники зарядили пистолеты, и почти сразу же у поворота показались огни двух фонарей, освещавших дорогу экипажу. Они затаились. Казалось, только стук сердец раздавался в ночи, подобно каплям воды, падающим на камни.
Дилижанс приближался. Когда до него оставалось десять шагов, двое всадников рванулись к лошадям, а четверо — к дверям:
— Соратники Иегу! Сдавайтесь!
Дилижанс на мгновение приостановился, из его окон раздался ружейный залп, кто-то произнес: «В карьер!», и дилижанс умчался, увлекаемый четырьмя мощными першеронами.
Два Соратника Иегу остались лежать на земле.
У одного голова была пробита пулей насквозь. Падая, он потерял стремена, и его лошадь ускакала вслед за остальными.
Другой, придавленный крупом, напрасно пытался дотянуться до выпавшего из рук пистолета.
Остальные рассыпались в разные стороны, крича:
— Нас предали! Спасайся, кто может!
Четверо жандармов примчались во весь опор, спрыгнули со своих коней и схватили раненого за руки, чтобы он не смог дотянуться до пистолета и всадить себе пулю в лоб.
Пытаясь покончить с собой, раненый истратил последние силы. Он застонал и потерял сознание. Голова его упала, кровь из широкой раны в голове ручьем лилась на землю.
Его переправили в тюрьму Вернона.
Он пришел в себя, и ему показалось, что он видит сон. Лампа, зажженная скорее для того, чтобы его было видно через дверной глазок, чем для того, чтобы видел он, тускло освещала камеру.
И тут, вспомнив все, он обхватил голову руками и зарыдал.
Его рыдания были услышаны, дверь отворилась, вошел начальник тюрьмы и спросил, не надо ли чего. Узник встал и, стряхнув одним движением своей прекрасной головы слезы, дрожавшие на ресницах, спросил: