Особенно,... 
39 
Ролан пожал плечами.
— Вы прекрасно понимаете, что это невозможно, — ответил он, — и первый консул ответит решительным отказом на это предложение.
— Ну что ж, поэтому я и намерен вновь открыть военные действия.
— И когда же?
— Сегодня ночью. Вам повезло, вы сможете присутствовать при этом.
— Известно ли вам, что генералы Отишаи, Шатийон, Сюзанне и аббат Бернье сложили оружие?
— Они вандейцы, и от имени вандейцев вольны делать, что им угодно. Я — бретонец и шуан, и от имени бретонцев и шуанов могу поступать, как мне заблагорассудится.
— Послушайте, генерал, но таким образом вы втягиваете этот несчастный край в истребительную войну!
— Я призываю христиан и роялистов принять мученическую смерть.
— Генерал Брюн в Нанте, у него восемь тысяч французских пленных, которых нам передали англичане.
— Очень жаль, полковник, но пусть они не ждут, что с нами будет так же. Синие научили нас не брать пленных. Что до численности противника, то это мелочи, на которые мы привыкли не обращать внимания.
— Знаете ли вы, что если генерал Брюн и восемь тысяч его пленных, к которым присоединятся двадцать тысяч солдат, перешедших под его командование от генерала Гедувиля, не смогут вас победить, то первый консул полон решимости лично выступить против вас со стотысячным войском?
— Мы будем признательны за оказанную нам честь, — отвечал Кадудаль, — и постараемся доказать, что достойны сражаться с ним.
— Он сожжет ваши города.
— Мы укроемся в деревнях.
— Он сожжет деревни.
— Мы уйдем в леса.
— Подумайте еще, генерал!
— Окажите мне любезность, проведите со мной сутки, и вы увидите, что я уже все обдумал.
— И если я соглашусь?..
— Вы доставите мне большое удовольствие, полковник. Только не просите у меня больше, чем я могу дать: сон в деревенском доме, лошадь, чтобы сопровождать меня, пропуск, чтобы уехать отсюда.
— Я согласен.
— Дайте слово не оспаривать приказов, которые я буду отдавать, и не пытаться расстроить сюрприз, который я готовлю.
— Генерал, мне так интересно увидеть вас в деле, что я даю вам слово!
— И не вмешиваться в то, чему вы станете свидетелем?.. — продолжал Кадудаль.
— Что бы ни случилось, я ограничусь ролью зрителя. Я хочу сказать первому консулу: «Я видел».
Кадудаль улыбнулся:
— Ну что же, и вы увидите! — сказал он.
Дверь отворилась, двое крестьян внесли накрытый с гол, на котором дымился капустный суп с куском сала и стояли два стакана и огромный кувшин, доверху полный пенящегося сидра. Стол был накрыт на двоих, «то было явным приглашением разделить трапезу.
— Видите, господин де Монтревель, — сказал Кадудаль, — мои ребята надеются, что вы окажете мне честь отобедать со мной.
— И они совершенно правы, — ответил Ролан, — я умираю с голоду, и если бы вы не пригласили меня, я бы попытался силой получить свою долю.
Молодой полковник с удовольствием уселся напротив генерала шуанов.
— Прошу меня извинить за обед, который я вам предлагаю, — сказал Кадудаль, — мне, в отличие от ваших генералов, не возмещают убытков, понесенных на войне, поэтому у меня некоторые перебои со снабжением с тех пор, как вы отправили на эшафот моих банкиров. Я бы мог предъявить вам претензии по этому поводу, но я знаю, что вы не прибегали ни ко лжи, ни к хитрости, и все было по-солдатски честно. Стало быть, мне не в чем вас упрекнуть. И к тому же я должен поблагодарить вас за ту сумму, которую вы мне передали.
— Среди условий мадемуазель де Фаргас, предавшей в наши руки убийц брата, было и такое: деньги, которые она потребовала от вашего имени, должны были быть переданы вам. Первый консул только сдержал данное слово.
Кадудаль поклонился. Ему, как человеку безупречной честности, это казалось вполне естественным.
— Что ты нам еще подашь, Бриз-Бле[22]? — обратился он к одному из бретонцев, ставивших стол.
— Фрикасе из цыпленка, генерал.
— Вот полное меню нашего обеда, господин де Монтревель.
— Это настоящий пир, но меня смущает одно обстоятельство…
— Что же?
— Когда настанет время поднять бокалы…
— А, вы не любите сидр! — сказал Кадудаль. — Черт побери! Я в затруднении. Признаюсь, сидр и вода — это все, что есть в моих погребах.
— Дело не в этом. За чье здоровье мы будем пить?
— Так вот что вас беспокоит, господин Монтревель, — с необыкновенным достоинством отвечал Кадудаль. — Мы поднимем стаканы за здоровье нашей общей матери — Франции! Мы служим ей по-разному, но, я полагаю, с равной любовью. За Францию, сударь! — сказал он, наполняя свой стакан.
39 
