89 
Толпе такое условие явно понравилось, со всех сторон раздались крики: «Да! Да! Да!»
— Вы слышали, — обратился Шарль к офицеру жандармерии, — давайте договоримся, и все пройдет как по маслу.
Офицеру было не до споров, он только спросил:
— Если я оставлю ваши руки и ноги свободными, обещаете вы не бежать?
— Слово чести.
— Хорошо! Тогда отойдите и дайте нам забрать тела ваших сообщников.
— Справедливое требование, — согласился Шарль и тут же обратился к толпе: — Как видите, тут нет моей вины, не я вас задерживаю, а эти господа.
И он указал на палача и двух его подручных, перетаскивавших трупы в повозку.
Рибье был еще жив: он приоткрыл глаза и, казалось, искал кого-то. Шарль нагнулся и ласково дотронулся до его руки.
— Я здесь, мой друг, не волнуйся, я скоро!
Рибье закрыл глаза, губы его дрогнули, но он не смог выговорить ни слова. Только розовая пена выступила на краях его раны.
— Господин де Сент-Эрмин, — спросил бригадир, когда тела унесли, — вы готовы?
— Давно готов, сударь, — изящно и почтительно поклонился Шарль.
— В таком случае следуйте за мной.
Шарль подошел к жандармам, и они окружили его со всех сторон.
— Может быть, — сказал бригадир, — вы хотите поехать в повозке?
— Нет, я хочу проделать этот путь пешком, только пешком. Пусть каждый видит, что я иду на гильотину исключительно по собственной прихоти. Если же я поеду в повозке, все решат, что от страха меня ноги не держат.
Гильотину, как я уже сказал, соорудили на площади Бастиона; мы пересекли площадь Поручней, название которой произошло от того, что когда-то там была карусель, и прошли вдоль садовой ограды особняка Монбазон.
Впереди ехала телега. За ней шел отряд из двенадцати драгун. Затем мой брат, который время от времени бросал на меня взгляд, и в десяти шагах от него — жандармы с капитаном во главе.
В конце ограды процессия повернула налево, и здесь, между садом и большим рынком, мой брат внезапно увидел гильотину. Заметив это, я пошатнулся.
— Фу! — с отвращением покачал головой Шарль. — Гильотина! Я и не подозревал, что она такая уродина.
И никто не успел и глазом моргнуть, как он выхватил из-за пояса кинжал и по рукоятку вонзил в свою грудь.
Капитан жандармерии подстегнул свою лошадь и протянул руку, чтобы помешать ему.
— Стойте! — остановил его мой брат. — Никто не должен прикасаться ко мне — таков уговор. Я умру один или мы умрем втроем, вместе с вашим конем, выбирайте.
Капитан осадил свою лошадь и заставил ее сдать назад.
— Пошли, — и Шарль в самом деле пошел дальше.
Я не сводил с брата глаз, ловил каждое его слово, следил за малейшим движением и вспоминал, как Шарль написал Кадудалю, что не отпустит меня в его армию, потому что храпит меня для себя, чтобы я пришел ему на смену и отомстил за него.
И шепотом я клялся, что не обману его ожиданий. И время от времени мне казалось, что взглядом он просит меня о том же.
Он все шел и шел, и кровь сочилась из его раны. Дойдя до ступенек эшафота, Шарль вырвал кинжал из своей груди и нанес себе второй удар. И опять смерть обошла его стороной.
— Воистину, — с яростью вскричал он, — я живуч, как кошка!
Помощники палача, ожидавшие на эшафоте, выгрузили из телеги тела Валансоля, Жайя и Рибье. Первые два были уже мертвы, их головы упали без единой капли крови. Рибье застонал, жизнь еще теплилась в нем, и когда его голова покатилась в корзину, кровь хлынула потоком, а толпа содрогнулась.
Теперь настала очередь моего бедного брата, и все это время он почти не сводил с меня глаз.
Палачи решили помочь ему подняться на эшафот.
— О нет! — Шарль жестом отстранил их. — Не прикасайтесь ко мне. Уговор есть уговор.
И он поднялся на шесть ступенек, ни разу не покачнувшись. На помосте он опять вытащил кинжал, нанес себе третий удар, но снова остался на ногах. Шарль расхохотался, и кровь фонтаном брызнула из трех ран на его груди.
— Черт побери, — обратился он к палачу, — с меня хватит, выручай, у тебя получится. — И, повернувшись ко мне, крикнул: — Ты все помнишь, Гектор?
— Да, помню, — ответил я.
Без всякой помощи Шарль лег на роковую перекладину.
— Ну, как, — спросил он у палача, — так хорошо?
Ему ответил только нож, и его голова, одаренная той же неумолимой живучестью, что не дала ему умереть по своей воле, не упала в корзину, как три другие, а отскочила в сторону и, прокатившись по всему помосту, оказалась на земле.
89 
