Особенно,... 
138 
Даже сам принц Конде, сражавшийся за него, не пропускал случая унизить его или посмеяться над ним. И даже разок-другой, когда Мазарини хотел показать свою власть перед героем Рокруа, принц дал ему понять, что если он и поддерживает его, то не из убеждений и не из пристрастия к нему.
Тогда кардинал бросался искать поддержки у королевы, но и там он чувствовал, что почва начинает колебаться у него под ногами.
В час, назначенный для аудиенции, графу де Ла Фер было сообщено, что он должен немного подождать, так как королева занята беседой с Мазарини. Это была правда. Париж прислал новую депутацию, которая должна была наконец постараться сдвинуть переговоры с мертвой точки, и королева совещалась с Мазарини насчет приема этих депутатов.
Все высшие сановники были крайне озабочены. Атос не мог выбрать худшей минуты, чтобы ходатайствовать о своих друзьях — ничтожных пылинках, затерявшихся в этом вихре.
Но Атос обладал непреклонным характером. Приняв какое-нибудь решение, он никогда его не менял, если решение это, по его мнению, согласовалось с совестью и чувством долга; он настоял на том, чтобы его приняли, сказав при этом, что хотя он и не является депутатом Конти, или Бофора, или герцога Бульонского, или д’Эльбефа, или коадъютора, или госпожи де Лонгвиль, или Бруселя, или парламента, а пришел по личному делу, ему тем не менее надо сообщить ее величеству о вещах первостепенной важности.
Кончив беседу с Мазарини, королева пригласила Атоса в свой кабинет. Его ввели туда. Он назвал свое имя. Оно слишком часто доходило до слуха королевы и слишком много раз звучало в ее сердце, чтобы Анна Австрийская могла забыть его. Однако она осталась невозмутимой и только посмотрела на графа де Ла Фер таким пристальным взглядом, какой позволителен только женщинам — королевам по крови или по красоте.
— Вы желаете оказать нам какую-нибудь услугу, граф? — спросила Анна Австрийская после минутного молчания.
— Да, сударыня, еще одну услугу, — сказал Атос, задетый тем, что королева, казалось, не узнала его.
Атос был человеком с благородным сердцем, а значит, плохой придворный. Анна нахмурилась. Мазарини, сидевший у стола и перелистывавший какие-то бумаги, словно какой-нибудь простой секретарь, поднял голову.
— Говорите, — сказала королева.
Мазарини опять стал перелистывать бумаги.
— Ваше величество, — начал Атос, — двое наших друзей, двое самых смелых слуг вашего величества, господин д’Артаньян и господин дю Валлон, посланные в Англию господином кардиналом, вдруг исчезли в ту минуту, когда они ступили на французскую землю, и неизвестно, что с ними сталось.
— И что же? — спросила королева.
— Я обращаюсь к вашему величеству с покорной просьбой сказать мне, что сталось с этими шевалье, и, если понадобится, просить у вас правосудия.
— Сударь, — ответила Анна Австрийская с той надменностью, которая, по отношению к некоторым лицам, обращалась у нее в грубость, — так вот ради чего вы нас беспокоите среди великих забот, которые волнуют нас? Это полицейское дело! Но, сударь, вы прекрасно знаете или должны по крайней мере знать, что у нас нет больше полиции с тех пор, как мы не в Париже.
— Я полагаю, — сказал Атос, холодно кланяясь, — что вашему величеству незачем обращаться к полиции, чтобы узнать, где находятся д’Артаньян и дю Валлон, и если вашему величеству угодно будет спросить об этом господина кардинала, то господину кардиналу достаточно будет порыться в своей памяти, чтобы ответить.
— Но позвольте, сударь, — сказала Анна Австрийская с той презрительной миной, которая была ей так свойственна, — мне кажется, вы спрашиваете его сами.
— Да, ваше величество, и я почти имею на это право, потому что дело идет о господине д’Артаньяне, о господине д’Артаньяне! — повторил он, стараясь всколыхнуть в королеве воспоминания женщины.
Мазарини почувствовал, что пора прийти на помощь королеве.
— Граф, — сказал он, — я сообщу вам то, что неизвестно ее величеству, а именно, что сталось с этими двумя шевалье. Они выказали неповиновение и за это сейчас арестованы.
— Я умоляю ваше величество, — сказал Атос, все так же невозмутимо, не отвечая Мазарини, — освободить из-под ареста господина д’Артаньяна и господина дю Валлона.
— То, о чем вы меня просите, вопрос дисциплины, и он меня не касается, — ответила королева.
138 
