29 
Шаги, смех, воркотня: пансионеры возвращаются с занятий гимнастикой.
— Умираю! — со смехом заявляет Летиция. — Ян нас уморил.
Шутка звучит немного неуместно, и милая Франсина торопится в кухню, чтобы присмотреть за полдником. ГЦОРВИ: Горный центр обжорства и развлечений для взрослых инвалидов. У меня впечатление, что я ем целыми днями. Кончится тем, что я стану похожа на бочку, лежащую на этажерке.
Малышка Магали, которая относится ко мне с большой нежностью, прыгает ко мне на колени с воплем: «Спорт — это супер!». Я называю ее «малышкой», потому что ее голос и поведение пятилетнего ребенка никак не позволяют мне осознать, что на самом деле ей уже двадцать два года. Я глажу ее по голове. Она начинает заплетать мне косички. Она обожает меня причесывать. Тут она попала в точку, я обожаю, когда возятся с моими волосами. Мне всегда хотелось, чтобы Бенуа расчесывал их, а он вечно отвечал, что почесаться я и сама могу… Эти слова вызывали у нас дикий хохот. Когда я представляю, что он шутил со мной, а сам в это время думал о своей любовнице! Когда я вспоминаю, что он умер… Взрыв, летящие куски битых стекол, крики, паника, острый осколок вонзается в его шею, его недоверчивый взгляд. Полный ужаса и удивления. Последний взгляд, который я увидела, перед тем как очнулась слепой. Еще несколько месяцев назад воспоминание об этой сцене, когда рухнула вся моя жизнь, неизбежно вызывало у меня приступ рыданий. Теперь это стало похоже на выцветшую кинопленку. Мне надо сделать усилие, чтобы заново «увидеть» все подробности. Честно говоря, я этого избегаю.
— … Марион Эннекен, бездомная.. , — рассказывает Иветт.
— Забавно, это мне что-то напоминает.. , — бормочет Ян.
— Слово «забавно» тут не подходит! — поправляет его внезапно вернувшаяся Франсина. — Ну, пришло время нам подкрепиться. Милый Леонар, вы не поможете мне отнести этот поднос?
Ворчание. Представляю себе, какое это испытание для человека, неспособного координировать свои движения. Звяканье сталкивающихся чашек. Только бы он не перевернул весь поднос.
— Хорошо, Лео'ар, молодец! — Кристиан подбадривает его, хлопает в ладоши.
Умственно отсталый поздравляет дипломированного математика с тем, что тому удалось поставить поднос на стол. Что чувствует при этом Леонар? И что значит весь мировой интеллект, если тело отказывается тебе повиноваться? Я вспоминаю одного мальчика в Буасси, он часто ходил в кино. Когда он шел, то его руки и ноги дергались в разных направлениях, как у эпилептика, а голова раскачивалась от одного плеча к другому. Он зарабатывал на жизнь тем, что продавал цветы в ресторане, у метро… Ему было очень трудно говорить. Люди часто прогоняли его, как собачонку. Он раздражал, он пугал, при взгляде на него делалось стыдно. В то время я еще была зрячей и однажды прочла в местной газете интервью с этим мальчиком, — его напечатали в рамках исследования проблемы бездомных, и т. д. Он объяснял, что думает и чувствует точно так же, как все остальные люди, и не хочет жить в приюте и получать помощь, предпочитая не прятаться от чужих взглядов и зарабатывать, как «нормальный» человек.
После случившегося со мной я часто думала об этом мальчике. Мне повезло: у меня есть средства к существованию, у меня есть Иветт, крыша над головой, дядя. Я свободна, независима. Как переносила бы я свое увечье, оказавшись запертой в подобном Центре в окружении всяких милых Франсин? Ну, ну, Элиз, дорогая, что это у нас сегодня такие мрачные мысли? Согласна, дорогой Психоаналитик, но происходящее не располагает к веселью, хотя, конечно, я понимаю…
Ближе к вечеру звонит телефон. Лорье: исследование в лаборатории судебно-медицинской экспертизы подтвердило, что глаза, подброшенные в мой почтовый ящик, действительно принадлежали Соне Овар. Убийца вырезал их посмертно с помощью ножа для устриц, найденного на месте преступления. Отпечатков пальцев нет.
Снег больше не идет. Курорт залит ярким солнечным светом, и кажется, что с хорошей погодой вернулось и спокойствие. Больше никаких звонков, никаких зловещих «подарков», никаких изуродованных трупов. Два дня покоя. Я наслаждаюсь ими, вдыхая полной грудью свежий и сухой воздух. Ветви елей шелестят на легком ветерке. Я начинаю эгоистично надеяться, что убийца отправился в другие края.
Я сижу на террасе, нависающей над главной улицей, под моими ногами — крыши деревенских домов. Доносятся приглушенные звуки. С карканьем пролетает ворона. Мартина завернула меня в плед из шотландской шерсти, так, что только нос торчит.
29 
