50 
Они сидели на воздухе, в неказистом внутреннем дворике, который в летний сезон становился частью ресторана. Столик был втиснут между стояком для выбивания ковров и велопарковкой, зато в тени, на легком ветерке, и поодаль от других посетителей.
Потом они поехали на станцию, но, когда Агнес уже собиралась купить билет в табачной лавке, служившей по совместительству билетной кассой, передумали. Фредрик предложил отвезти Агнес домой, в Стокгольм, тогда они еще немного побудут вместе, не станут прощаться именно здесь и сейчас, они выговорили себе сотню километров по запруженному шоссе, чтобы попробовать разобраться, как вышло, что они потеряли не только ребенка, но утратили связь друг с другом, двое взрослых людей, которых завтра будет соединять лишь общее горе.
Говорили они не очень много. Сказать-то нечего. Фредрик высадил ее на площади Санкт-Эриксплан, она сказала, ей нужно в магазин, не хотела идти прямо домой, в пустую квартиру. Они обнялись, она легонько поцеловала его в щеку, он провожал ее взглядом, пока она не исчезла за углом Бирка гатан.
Он бесцельно колесил по центральным улицам. Лето в разгаре, горожане разъехались, народу мало — одинокие туристы на пути к указанным на карте достопримечательностям, старики с тростями, которым уже не по силам выбраться за город, да кое-кто помоложе, у кого нет на это средств, а в остальном только пышущий зноем асфальт. Фредрик купил мороженое, сел под зонтиком, рядом с какой-то девушкой, и стал есть, меж тем как мимо проезжали пустые автобусы и редкие легковушки, потом остановился заказать минеральной воды у скучающего владельца кафе, потом поехал дальше по городу, который медленно возвращался домой, ужинал, ложился спать. По-настоящему так и не стемнело, короткая ночь и искусственное освещение большого города не подпускали настоящую темноту, и вскоре Фредрик уснул на переднем сиденье машины, прислонясь к боковому стеклу, на парковой аллее Юргордена.
Одежда прилипла к телу. Светлый костюм измялся, да и умыться не мешало бы. Проснулся он рано, по-утреннему бодрые утки кричали наперебой с пьяными тинейджерами, которые возвращались домой. Стокгольм улыбался, и Фредрик немного прошелся, чтобы расправить спину, болевшую после пяти часов сна в сидячем положении.
Он снова сел в машину, проехал по Юргорденскому мосту, мимо концертного зала имени Бервальда, остановился на парковке перед Шведским телевидением. Последний раз они виделись три года назад, Винсент ушел из «Дагенс нюхетер», стал телевизионщиком, редактором в редакции новостей, выпускающей «Раппорт» и «Актуэльт», когда Фредрик заходил, он сидел в дальнем конце огромного зала, полного гула голосов, раздавал репортерам телеграммы и короткие информационные сообщения. Позднее, примерно год назад, он перебрался в утренние новости, кромсал ночные происшествия, варил из них новую кашу, как он сам выражался, и стал с тех пор стандартной деталью огромной фабрики новостей, и при наличии жены, детей и быта это пока вполне его устраивало.
Фредрик ждал у бюро пропусков. Попросил постного вахтера в форме предупредить Винсента Карлссона, и немного погодя тот сообщил, что минут через десять редактор Карлссон подойдет.
Винсент верен себе. Фредрик увидел его сквозь оконное стекло: приветливый, высокий, темноволосый, в нем чувствовалась этакая притягательная сила, которая заставляла женщин улыбаться ему; Фредрик не раз был тому свидетелем, когда они еще студентами Института журналистики заворачивали по дороге домой в кабак и Винсент вдруг упирался взглядом в барную стойку, говорил «Она будет моей», подходил к самой очаровательной девчонке во всем заведении, затевал разговор, смеялся, дотрагивался, а потом уходил оттуда с ней под ручку, такой уж он уродился, легко вызывал симпатию, а вот послать его к черту было невозможно, даже когда он этого заслуживал.
Винсент помахал вахтеру, попросил открыть запертую дверь.
— Фредрик, что ты здесь делаешь? Ты знаешь, который час?
— Пять.
— Четверть шестого.
Синий линолеум и белые стены, они шли по коридору, которому не было конца.
— Я хотел с тобой связаться. В смысле — приватно. Но боялся помешать, не знал, черт возьми, что сказать, я понятия не имею, что сказать сейчас, чтобы не брякнуть… нелепость.
— Вчера мы похоронили Мари.
Фредрик видел, как Винсенту нелегко, как ему не хватает слов, как он растерян перед тем, чего никогда не поймет.
50 
