121 
Такси загрохотало по какой-то разбитой дороге.
– Но была ведь еще пленка, отснятая в парке Томпкинс-сквер. Чем меньше связей между вами, тем лучше.
– Да уж конечно.
– Вы не боялись, что эта запись каким-то образом объявится?
– Я знал, что это зависит от Кэролайн.
– Что вы хотите этим сказать?
Он слабо улыбнулся мне, признавая тем самым, что до этого лгал, утверждая, что не знает, где пленки.
– Однажды она позвонила мне и сказала, что видела эту запись и подумала, что если мы сообщим об этом полиции, это оскорбит память о Саймоне.
– Неужели она так и сказала?
– Ага. Только она врала.
– Не понял?
– Я имею в виду, у нее не было никаких высоких соображений. Если бы история с пленкой с тем копом вышла наружу, это подорвало бы «товарность» Саймона. Все эти видео выдаются напрокат, с них идут лицензионные платежи и так далее. Публика могла возгневаться, что его состояние все еще приносит деньги.
– Ей было известно, что в тот день вы проводили время с Саймоном?
– Не знаю. Я ничего ей не говорил.
– Не исключено, что он виделся с ней между тем, как вы расстались, и моментом, когда он пропал, – сказал я, памятуя, что Кэролайн ни словом не обмолвилась о Мансоне, как это следовало из полицейского отчета. – Так что он вполне мог ей сказать, что встречался с вами.
– Да, это возможно.
Такси подъехало к аэропорту.
– Итак, вы, как бы там ни было, летели в Гонконг? – спросил я.
– Точно. Меня вообще тут не было. Так что голыми руками меня не возьмешь. – Он вытащил из бумажника четыре двадцатки и сунул их водителю. – Слушай, шеф, отвези этого парня обратно в город.
Это был удобный момент ввернуть парочку вопросов на засыпку.
– Саймон когда-нибудь говорил с вами о Кэролайн?
– Бывало.
– Что?
– Он сказал как-то, что она однажды оттрахает ему член к чертовой матери. – Он посмотрел на меня. – Так прямо и сказал, а я способен годами помнить чужие слова.
И только я собрался рассмеяться, как у меня в кармане запиликал пейджер:
«Томми ранен. Поезжай в больницу Св. Винсента».
Маленькие яркие буковки, а за ними – ужасные события.
Малыш. Малыш, которому едва исполнилось полтора года, спит в больничной кроватке. На его губках раздуваются и опадают пузыри. Он спит и видит сны, а снится ему то, что снится всем детям на свете: мама, молоко, печенье, сестра, зверушки, красное, желтое, зеленое. Он не понимает, что пуля прошла через крошечные бицепсы его левой руки, он знает только, что в комнате был плохой дядя, что Джозефина закричала, было много шума и грохота, и что-то горячее ударило его по руке, и он заплакал. Салли плакала, Джозефина кричала. Он был еще не способен понять, что пуля, которая должна была расплющиться при соприкосновении с плотью, прошла сквозь его руку, словно она была бестелесной. Он был еще слишком мал, чтобы воспроизвести теплое влажное чмоканье, сопровождавшее обрушившийся на него ужас. Та же самая пуля, о которой он ничего не знает, пронзив его руку насквозь, подобно страшной железной пчеле впилась в колено пятидесятидвухлетней негритянки, которое он крепко обхватил, напуганный происходящим.
Я стоял у края детской кроватки Томми, оглушенный страхом, яростью и острым сознанием вины. Мне хотелось плакать. Вошла Лайза.
– Я сама обследовала рану, – сказала она глухим голосом.
– Насколько это серьезно?
– В двух словах? Рубцовая ткань в мышце, но не на всю ее глубину. – Она тихонько погладила Томми по спине. – Ему потребуется реабилитация, особенно растяжение, чтобы ткань сохранила гибкость. Рука не станет слабой, но у него в этой мышце уже никогда не будет такого полного сокращения, какое могло бы быть.
– Рубец?
Она пристально посмотрела на Томми и сощурилась:
– Ему еще расти и расти, так что это не будет его сильно обезображивать. Может быть, останется ямочка. Очень небольшой келоид, – он еще слишком мал.
– А Джозефина?
Лайза вздохнула:
– Пуля попала в левую коленную чашечку. Это непоправимо. Ей потребуется несколько операций и реабилитация. Это займет год, не меньше.
Лайза пошла взглянуть на Салли, которая спала на диване в кабинете. К этому времени я уже знал, что их доставили на автомобиле «скорой помощи» всех вместе – Джозефину, Томми и Салли; Джозефина, от боли впавшая в истерическое неистовство, настаивала на том, чтобы ее не разлучали с детьми. Лайза сумела приехать с работы самое большее через час после выстрелов и обнаружила, – как она сообщила мне, едва только я появился в больнице, – что дети были странно спокойными. Увидев ее, они разразились рыданиями от пережитого ужаса и вцепились в нее, особенно Салли, которая хоть и не была ранена, но испытала ужасное потрясение, увидев истекавших кровью Томми и Джозефину.
121 
