21 
– Ну, рассказывай, что с тобой случилось! – предложил Ярослав, хватаясь за вилку.
– Давай сначала за встречу! – Григорий разлил по бокалам вино. – Сколько ты не был у меня здесь? Полгода?
– Больше. Летом я на дачу к тебе приезжал. С тех пор и не виделись. Так что стряслось? Излагай!
Маленький музыкальный центр на столе довольно громко проигрывал какой-то диск с классическим роком. Еще в ранней юности Ярослав был приучен дядей Гришей понимать эту жесткую, вредную для барабанных перепонок музыку и даже любить ее. Поэтому Ярослав не стал вовсе выключать звук – только сделал потише, чтобы не мешал разговору.
Он наслаждался вкуснейшей рыбой и смаковал каждый глоток хорошего итальянского вина.
– Да рассказывать почти нечего. Ко мне подошли двое пьяных мальчишек…
Матвеев рассказывал с заученными интонациями человека, которому уже пришлось участвовать в составлении милицейского протокола.
– Мальчишек?
– Лет по восемнадцать. Чуть больше, чуть меньше – не знаю. Подошли спереди. Ударили. Они, наверное, хотели оглушить и вытащить кошелек. Но я отбился и побежал…
– Не понял. Подошли спереди и ударили по темечку?
– Нет. Один попытался ударить по голове, но я успел отбить его руку. Другой хотел меня схватить за одежду. Я увернулся от обоих и отскочил в сторону.
Зная отличную спортивную подготовку Григория, Ярослав в принципе не удивился. Но все же уточнил:
– Как тебе удалось?
– Не сложно. Они были в хорошем подпитии. Я хотел банально убежать. Прости, история совсем не героическая!
Григорий обезоруживающе улыбнулся. Любому другому человеку Ярослав в продолжение диалога ответил бы веселой репликой типа: «Старая ты кокетка! Мне твой героизм даром не нужен; засунь его себе куда-нибудь и излагай по существу!» Григорию он тепло улыбнулся:
– Гриш, ну при чем тут героизм? Что было дальше?
– Я повернулся и успел пробежать шагов десять, по-моему. А дальше меня ударили по башке.
– Догнали?!
– Ясь, понимаешь… Милиция их уже схватила, я их опознал. Хотя лица из-за дождя плохо разглядел, но по одежде, по волосам. Собственно говоря, они сами сразу сознались. Но они пьяные вдрабадан, шатаются. Так что вряд ли догнали.
– Ты не слышал шагов за спиной?
– Как я мог слышать шаги?! Ливень был!
– Извини. Я понял. То есть в тебя чем-то бросили?
– Ну да. Попали, видимо, чисто случайно: метко прицелиться ни один из них не смог бы. Я добежал до магазина. На углу, знаешь? Там мне дали стул. Весь пол им кровью залил! У них есть аптечный киоск. Они меня перекисью мазали, пока милиция и «скорая» не приехали.
Ярослав вспомнил продавщиц с блестящими от возбуждения глазами. Усмехнулся:
– Да, развлечение ты устроил ночной смене магазина! Так чем в тебя швырнули-то? Бутылкой?
Григорий подобрался. Пообещал отрывисто:
– Сейчас покажу.
Он с усилием поднялся и вышел в коридор. Через минуту появился на кухне с белым полиэтиленовым пакетом, внутри которого угадывался некий маленький, но тяжелый предмет. Сел, медля передавать пакет в руки Ярослава.
– Я решил пока оставить это у себя – не отдавать в милицию. Понимаешь, пока не найдено орудие, вину мальчишек можно доказать только частично: нападение – да, сами сознались, а телесные повреждения – как, чем? Я не хочу через пару лет получить на свою голову двух матерых уголовников, которые будут мстить. Хорошо бы их засадили ненадолго – так только, попугали. Я сделаю широкий жест. Тогда они мне еще и благодарны останутся за то, что я их спас от более сурового наказания.
Ярослав с огромным удивлением воззрился на Матвеева:
– Хитрый ты змей! Как сумел все так быстро сообразить, да еще с пробитой башкой?!
– Ну какой хитрый. – Григорий почему-то искренно смутился и оттого продолжал с нотками досады в голосе: – У меня было полно времени до приезда опергруппы, пока я сидел в магазине с перекисью и льдом на макушке. Позвонил знакомому юристу и проконсультировался.
Ярослав рассеянно кивнул. Предмет в целлофановом пакете стянул на себя все его внимание. Появились азарт и собранность: началась настоящая работа! Сквозь непрозрачный пакет он уже почти видел…
– Ясь, у меня нет резиновых перчаток. Вот, возьми целлофановые пакетики, надень на руки.
Григорий стоял, опираясь ладонью о стол, и старался другой рукой, в которой все еще сжимал спеленатое орудие преступления, дотянуться до икеевской торбы с целлофановыми пакетами, висевшей над помойным ведром.
21 
