90 
Виски закончилось, он откупорил коньяк и ром. Ярослав, равнодушный к спиртному, пил только для поддержания душевного контакта. Каждый раз, когда просил Григория не подливать ему, тот согласно кивал: «Нам такие люди нужны!» И тут же наполнял его рюмку доверху. Ярослав понял, что Матвеев делает все это автоматически: и произносит дежурную, неуместную сейчас шуточную фразу, и наливает собеседнику коньяк, и даже опрокидывает рюмку в рот, абсолютно не задумываясь о том, что делает и зачем.
– Женька любил ром. Больше всех остальных напитков, – сообщил он, когда дело дошло до соответствующей бутылки.
Слегка захмелевший Ярослав с ужасом увидел, как глаза друга, и без того давно покрасневшие, наполняются слезами, и слезы эти начинают литься через края век, катиться по гладко выбритым щекам, расплываться еще более темными пятнами на черном пиджаке. Он протянул руку через стол, чтобы накрыть ею Гришину кисть – выразить сочувствие, как-то поддержать. В этот момент Григорий, не терявший ясности и связности речи, произнес, глядя Ярославу прямо в глаза:
– Я совсем один остался, понимаешь, Ясь? Детей давно уже фактически лишился. Жены нет. Самого близкого друга тоже больше нет.
Ярослав задохнулся от обиды. У них с Настькой ближе Матвеева не было никого на свете. Они никогда не пытались навязать Григорию Степановичу функции отца или старшего родственника. Не требовали от него заботы, не ждали материальной помощи. Но Ярослав верил, что есть между ними некая душевная связь… Он живо вспомнил эпизод из записок Ксении, где Григорий, тоже глядя ей прямо в глаза, говорит: «Зачем мне собственная дача? Я же пока один!» Говорит это влюбленной в него женщине, с которой провел ночь, с которой только что, утром, был близок! Ярослав, когда читал, совершенно не понял, почему Ксению ранили слова любимого мужчины: он ведь сказал «пока», значит, в дальнейшем возможны перемены! Теперь Ярослав с досадой подумал, что Царева – фантастически, неправдоподобно терпеливый человек! Было жаль не столько себя, сколько Анастасию, которая в дяде Грише души не чает… Он отдернул протянутую было руку.
– Ясь, ты обиделся?
Ярослав густо покраснел. «Черт бы побрал твою непотопляемую наблюдательность!» – подумал он. Краска, бросившаяся в лицо, не оставляла пути к отступлению. Григорий заговорил снова, не дожидаясь ответа:
– Ясь, не обижайся, пожалуйста! Ты тоже для меня близкий друг. Ты – очень близкий мне человек! – воскликнул он с напором, стараясь быть убедительным. Брови переломились над переносицей, глаза заблестели – Григорий верил в то, что говорил! – Но тут совсем другое, – продолжал он. – Мы с Женькой вместе росли, с семи лет дружили, представляешь?! Он мне ближе, чем брат, если бы у меня был брат, ближе отца с матерью! Мне его мать роднее, чем моя собственная, понимаешь?!
Ярослав молча кивнул. Досада не проходила. «А мы с Настей, значит, слишком поздно появились в твоей жизни, и за прошедшие двадцать лет ты не успел достаточно с нами сродниться! Что же ты Ксении мозги компостировал: мне, мол, год нужен, чтобы «рефлексы» возникли, то есть чтобы привыкнуть и привязаться?! Год – да это с твоими темпами нереально мало!»
Образ вновь упомянутой в мыслях Ксении встал перед глазами Ярослава, очень отчетливый и живой. «Нет предмета для обиды, – сочувственно улыбнулся фантом главного психолога «ЧеНе-па», – сердцу не прикажешь! Есть предмет для печали – и только». Но Ярослав не был расположен печалиться. «Сердцу не прикажешь? Это не про нашего Гришу! – мысленно возразил он Царевой. – Смылся бы он от тебя, пожалуй, драгоценная Ксения, если бы не приказывал своему сердцу молчать, если бы не запрещал ему руководить своими поступками! Будто вы не знаете, Ксения Алексеевна?!»
Между тем собственную Ярославову обиду как рукой сняло. Зато подняло голову сочувствие ко всем участникам драмы и потребовало незамедлительных действий. Ему захотелось разбить, наконец, заколдованные хрустальные гробы, которых слишком много развелось вокруг: понимания и терпеливого ожидания – куда загнала себя Ксения, недоверия и отчужденности – куда Григорий поместил свое сердце, может, двадцать лет назад, а может – все пятьдесят!
– Гриша, – сказал Ярослав с нетрезвым воодушевлением, подозрительно похожим на интонации Матвеева, – ну, я с отцами и детьми понял: конфликт поколений, межкультурные различия – бывает! С другом – ну да, что ж тут, против смерти не попрешь… А вот хрена ли ты жалуешься, что жены нет?! – нагло приступил Ярослав к главному. – Чем тебе, например, Ксения не подошла?
90 
