— Что у нас закончилось?
— »Дольчетто».
— Ну па-а-п, ну почему ты не можешь выпить за обедом чего-нибудь другого?
— Потому, что я хочу «Дольчетто», родная.
— Я схожу, но только вместе с тобой.
— Тогда я и сам могу сходить.
— Вот и сходи, если хочешь.
— Не хочу, поэтому и прошу тебя сделать это за меня.
— Ну почему я?
— Потому что я тяжело работаю и содержу всю семью.
— Мама тоже работает.
— Да, но за квартиру и за все, что мы покупаем в дом, мы расплачиваемся моими деньгами.
Она положила книжку на кровать корешком вверх.
— Мама говорит, что это типичный капиталистический шантаж и что в таких случаях я не должна тебя слушаться.
— Кьяра, — проговорил он очень мягко, — наша мама — бузотерка, вечная оппозиционерка и агитаторша.
— А что ж ты тогда всегда говоришь мне, чтобы я ее слушалась?
Он шумно вздохнул. Услышав это, Кьяра свесила ноги с кровати и стала нащупывать свои ботинки.
— И сколько же тебе нужно бутылок? — спросила она с вызовом.
— Три.
Она наклонилась, чтобы завязать шнурки. Брунетти протянул руку и хотел потрепать ее по макушке, но она увернулась. Покончив со шнурками, Кьяра выпрямилась, схватила с пола пиджак и, не говоря ни слова, проследовала мимо него в коридор.
— Возьми у мамы денег! — крикнул он ей вдогонку и отправился в ванную мыть руки. Он слышал, как хлопнула входная дверь.
На кухне Паола накрывала на стол, но только на троих.
— А где же Раффи? — спросил Брунетти.
— У него сегодня днем устный экзамен, так что он с утра в библиотеке.
— И что же он будет есть?
— Перехватит где-нибудь пару бутербродов.
— Если у него экзамен, ему надо нормально поесть.
Она взглянула на него и покачала головой.
— Что? — спросил он.
— Ничего.
— Нет, ты скажи! Ты чего так качаешь головой?
— Я, знаешь, иногда думаю, как меня угораздило выйти замуж за такого заурядного человека.
— Заурядного?
Из всех оскорблений, которые время от времени бросала ему Паола, это отчего-то показалось ему самым обидным.
— Заурядного? — повторил он.
Минуту она колебалась, а потом пустилась в объяснения:
— То ты шантажируешь собственную дочь, чтобы заставить ее сходить за вином, которое она не пьет, а то вдруг начинаешь беспокоиться, хорошо ли поел твой сын.
— О чем же мне еще беспокоиться?
— О том, что он плохо учится, — парировала Паола.
— Да он весь последний год только и делал, что учился, да еще бродил по квартире и мечтал о Саре.
— Сара-то тут при чем?
«А что при чем? « — это занимало Брунетти больше всего: к чему вообще весь этот разговор?
— Что тебе сказала Кьяра? — спросил он.
— Что она предложила тебе пойти вместе с ней, а ты отказался.
— Если бы мне хотелось прогуляться, я бы и сам сходил.
— Ты всегда твердишь, что у тебя мало времени на общение с детьми, и вот выпадает такая возможность, а ты отказываешься.
— Сходить с ребенком до ближайшего бара и купить бутылку вина? Я несколько иначе представлял себе общение с детьми.
— Ах да, ты предпочитаешь сидеть с ними за одним столом и объяснять, что у кого деньги, у того и власть.
— Па-о-ла, — произнес он медленно, по слогам, — я не знаю, с чего вдруг ты затеяла эту беседу, но уж точно не из-за того, что я отправил Кьяру за вином.
Она пожала плечами и вновь повернулась к большой кастрюле, кипевшей на плите.
— Что такое, Паола? — спросил он, не двигаясь с места, но стараясь, чтобы голос его звучал проникновенно.
Она снова пожала плечами.
— Скажи мне, Паола. Пожалуйста.
Продолжая стоять к нему спиной, она тихо заговорила:
— Я начинаю чувствовать себя старой, Гвидо. У Раффи уже есть девушка, Кьяра тоже почти совсем взрослая. Мне скоро стукнет пятьдесят.
Похоже, с арифметикой у нее плоховато, подумал Брунетти, но промолчал.
— Я знаю, это глупо, но меня это так угнетает, будто я исчерпала все жизненные ресурсы и все лучшее осталось позади.
Боже, и это его она назвала заурядным?
Он молча ждал продолжения, но она, по-видимому, уже закончила.
Она сняла с кастрюли крышку и на мгновение скрылась в облаке пара. Потом взяла длинную деревянную ложку и стала помешивать ею содержимое — кто-то, быть может, сказал бы, что она похожа на ведьму, колдующую над своим зельем, но только не Брунетти. Он попытался представить себе, правда с трудом, что не было ни любви, ни двадцати лет брака, после которых в облике спутницы уже не остается ни одной незнакомой черточки. Попробовав посмотреть на Паолу со стороны, он увидел высокую, стройную женщину немного за сорок с рыжевато-русыми волосами, доходящими до плеч. Она обернулась, взглянула на него, и он увидел длинный нос и темно-карие глаза, большой рот, который неизменно его восхищал.