33 
Это бормотал косоротый. Его выкидуха – дешевая, китайская, с пластиковой рукояткой под дерево – валялась рядом. По штанам и грязному песку расплывалась темная лужа.
– Мамка, бля… Мамка…
Он лежал лицом вниз, руки зажал под животом, дергался и ворочался, суча ногами. Остальные не шевелились, только длинный еле слышно икал. Мне стало страшно, очень, очень страшно.
– Мамка, бля, мамка… Ма-а-амка…
Косоротый завыл. Я подошел к нему и опустился на колени.
– Что ты?
– Пацан… Ёп… Зачем ты? Зачем ты, братан?
– А что вы? – спросил я. Меня затрясло, по спине под футболкой потекли холодные ручейки.
– Братан… позови доктора… «скорую»… – Он тяжело дышал и все тянул ко мне руку, но я увернулся. Почему-то было противно, словно трогать дохлую кошку. И потом, он бы испачкал меня, рука была вся в крови. – Мамка… мамка, бля…
В самом деле, у него же была мамка. Любила его, растила, волновалась, когда он поздно возвращался. Радовалась, когда поступил в свое ПТУ, или где он там мог учиться… Небось дома сидит, ждет. Пожрать приготовила.
– Ну на хера вы так, на хера, на хера, пацаны?! – бормотал я. Револьвер болтался в руке – я сунул его за пояс, промахнулся, сунул еще раз, больно пропахав выступом мушки по животу.
– Мамка… – выдохнул косоротый. – П… пацан? А, пацан?!
Если он выживет, меня посадят в тюрьму. Не знаю, что там дают за тройное убийство, но не меньше лет пятнадцати…
Я не хотел провести пятнадцать лет в тюрьме и потому снова вынул револьвер. Упер ствол в дергающуюся голову косоротого, но он, кажется, этого не замечал.
– Как тебя зовут, братан? – спросил я.
– Дёня… Денис…
– Сам виноват, Денис, – сказал я. – Я тебя не трогал. На хера так сделал, а?
Меня совсем не забрызгало, хотя в кино всегда бывает не так. В кино все в крови, в ошметках мозга.
Не глядя на Дёню, я на коленях переполз к икающему длинному, точно так же упер ствол револьвера в его висок. Он, кажется, ничего не замечал, ему было очень плохо. Меня снова не забрызгало…
В третьего стрелять не пришлось. Пуля попала в спину, слева, там где-то как раз сердце… Я потрогал шею, как обычно трогают в кино и книжках, – там, кажется, есть такая артерия, вроде сонная, по которой можно понять, жив человек или уже нет. Ничего не билось на шее третьего гопника, маленького. Ничего не шевелилось, не двигалось… Я постоял возле него и, наконец, поднялся с колен.
Только что я убил троих.
Они были сволочи, и я их убил.
Это оправдание?
Наверное, да.
У них было оружие.
Но их нож не мог сравниться с моим револьвером.
Или у них было что-то еще?
Я снова упал на колени и принялся шарить по карманам. Нашел убогий самодельный свинцовый кастет у маленького и складной ножик у длинного. Еще нашел сигареты, дешевые китайские зажигалки, деньги – всего триста десять рублей. Их, черт знает зачем, я сунул в карман. Добро пожаловать: убийство с ограблением… С другой стороны, чего стесняться: деньги все равно менты прикарманят, когда трупы найдут.
3
Хорошо было бы соврать, что я очнулся у магазина «Прометей». Нет, было не так. Я прекрасно помнил, как тщательно вытер о рубашку косоротого нож и прочие вещи, которых касался, как зачем-то ударил его ногой по зубам (торжество победителя?), как вышел из подвала, обошел вокруг все здание и вылез через дырку в заборе у института усовершенствования учителей…
Так или иначе, в продовольственный магазин «Прометей» я вошел совершенно спокойным. Я попросил бутылку водки «Флагман», банку болгарских голубцов и четвертинку хлеба. Водку мне могли и не продать, но тетка за кассой на меня даже не посмотрела. Насрать ей было, сколько мне лет.
– Пацан…
Я отшатнулся.
У крыльца, возле урны, стоял бомжара с мешком на спине.
– Пацан…
«Мамка, бля…»
– Пацан, дай рупь, а? Или скоко не жалко. Бухануть надо.
Я дал ему мятую десятку из денег, забранных с трупов, и пошел, почти побежал в сторону дома. Можно было доехать на троллейбусе, на такси, на худой конец, но я бежал, и бутылка водки в пакете билась о мои ноги. Я успокоился только тогда, когда запер дверь изнутри на замок, щеколду и цепочку, поставил чайник и включил телевизор. Как раз начался омерзительный фильм «Тридцатого уничтожить» – такой же омерзительный, как мое настроение, но телевизор своим бормотанием сглаживал мое одиночество. Я достал из-под окна банку маринованных огурцов, открыл, быстро сгрыз один огурец и отвернул водочную крышку.
33 
