Особенно,... 
39 
— Задержали, — в очередной раз поправил Геркулесов, и вид при этом имел очень задумчивый. — Таковы правила, сами понимаете, эмоции в нашем деле только мешают.
— Не понимаю. Мне всегда казалось, что именно сыщики должны доверять интуиции.
— Но у меня слишком мало опыта, чтобы я мог доверять своему чутью, — грустно и, я бы даже сказала, горько сказал он.
— Но у Русова-то опыта полно. Он разве не видит…
— Он верит только фактам, а факты пока говорят, что Блохин мог убить этих женщин. — Он вновь задумался и уже у самого моего подъезда отмер. — Завтра сам за результатами экспертизы поеду. И как их получу, выпущу беднягу Блохина.
— Вы так уверены, что запись в журнале фальшивая?
— Уверен.
— Но ведь подделать почерк очень сложно.
— Тут вы заблуждаетесь. У Блохина почерк очень характерный и в то же время разборчивый: круглые, мелкие буквы с левым наклоном, такой подделать легко. Я пробовал, с 3-его раза получилось, к тому же образец был перед глазами: на листе, где имеется фальшивая запись, еще две, оставленные уже Блохиным, но за два и четыре дня до этого.
— А как вы думаете, преступник сразу решил на Леву свалить или потом?
— Думаю, потом. Я подозреваю, что запись он на следующий день подделал, воспользовавшись суматохой, до этого он не мог прикоснуться к журналу без страха быть застуканным.
Я согласно кивнула — мне тоже так казалось. И уже, было, собралась похвалить его за проницательность, но тут мы подошли к подъездной лавке и оказались аккурат перед злополучным кустом шиповника. Его оголившиеся колючки, родили не очень приятные воспоминания.
— А меня в этих кустах маньяк подкарауливал, — пожаловалась я.
— Когда?
— Не помню точно, в среду, кажется.
— Что значит — не помню! — возмутился Геркулесов. — А как это произошло, вы, надеюсь, не забыли?
— Забудешь такое, как же. Мы с ним, знаете, как боролись. Я его на свет, а он меня в заросли, я его на свет, он меня…
— Ну и? — нетерпеливо взревел Геркулесов.
— Сильный оказался, зараза. Упустила я его, — грустно поведала я, вспомнив прощальный шелест веток. — Все что ли маньяки такие жилистые? Хотя… Это мог быть и обычный грабитель…
— Грабитель? Да вы что? Да вы…! — завопил он, сверкая глазами. Видели бы вы их — как у бешенной собаки. — Нет, стоит только мне подумать, что вы не такая сумасшедшая, какой кажетесь, как вы…
— Эй, вы чего взбеленились? — испугалась я.
— Нет, вы не сумасшедшая… Вы, вы, простите меня, вы дура!
— Как дура? — еще больше испугалась я.
— Ну почему вы не сообщили в милицию, объясните?
— Но ведь со мной ничего не случилось…
— Тьфу! — он еще больше распалился. — Вы об уликах когда-нибудь слышали, об оставленных на месте преступления следах, окурках, например, отпечатках ног…
— Слышала, — обрадовалась я. — Я все проверила, он ни одной улики не оставил.
— Тоже мне мисс Марпл нашлась! А про собак-ищеек не слыхали? Ведь мы могли след взять… Глядишь, он бы уже за решеткой сидел. Эх!
— Ну не подумала, простите.
— Нет вам прощения, — отрезал Геркулесов. Потом развернулся и, возмущенно сопя, зашагал к арке.
А я осталась стоять истуканом, униженная и оскорбленная. Когда его широкая спина скрылась в темноте арочного проема, я отмерла и прокричала:
— А за дуру вы еще ответите!
Снова понедельник
Затишье перед бурей
Тропка, ведущая к институту, была на удивление чистой. Не было ни привычной грязи, ни полусгнившей листвы, видно дворник успел все это убрать, не было даже луж — они замерзли, превратившись из символов осени в символы зимы.
Вот по этой тропке я и неслась пасмурным утром понедельника, рискуя поскользнуться и сломать, как минимум, одну ногу. Пальто мое распахнулось, сумка била по боку, шейный платок сбился, но я не обращала на это внимание — главное для меня было оказаться у институтского крыльца быстрее того, кто гнался за мной от самой трамвайной остановки.
Я неслась, что есть силы, и насколько мне позволяли высоченные каблуки. Огибала лужи, лавировала, тормозила, когда ноги начинали разъезжаться. До заветного крыльца оставалось каких-то 10 метров, когда я поняла, что не успею.
— Чего тебе надо, маньяк? — выкрикнула я, обернувшись.
Преследователь затормозил, утер пот, струившийся из-под вязаной шапочки и, задыхаясь, выпалил:
— Хотел узнать, не спрашивала ли Сонечка обо мне.
39 
