Особенно,... 
41 
Все дружно рассмеялись, потому что прекрасно понимали, что своего Серегу Маринка не отдаст никому.
Мне стало хорошо и спокойно от нашей пустой болтовни — забылись все переживания, отошли на задний план страхи. Никогда бы не подумала, что праздные разговоры могут так умиротворяюще на меня подействовать. И стоило только мне обрадоваться, успокоиться, ощутить себя простым обывателем, а не свидетелем и участником трагедии, как Маруся все испортила.
— Красавчик не к тебе приехал?
— Какой еще красавчик?
— Коленька, какой же еще! — выдала Маруся, состроив многозначительную мину.
Я удивленно заморгала.
— А где он?
— На проходной стоит. С вахрушкой беседует.
— Ну и черт с ним, пусть беседует, я-то причем?
— Так он о тебе спрашивал, — елейным голоском доложила Маруся и захихикала. Остальные подхватили.
Я показала им язык и, выйдя из комнаты, прошествовала в фойе.
Да, Маруся не соврала — Геркулесов стоял у вертушки, листая злополучный журнал. Но обрадовало меня не это, а то, о чем подруга умолчала, а именно: Лев Блохин, собственной персоной, да еще без наручников и охраны.
— Выпустили? — воскликнула я.
— Ага, — глупо улыбаясь, согласился Блохин. Вид у него был довольный и до неприличия смешной: брыластое лицо так и светится, волосы торчат веничком, желтая щетина переливается золотом на толстом подбородке. Не гоблин, а домовой-переросток какой-то.
На наш диалог среагировал Геркулесов. Он недовольно насупился и стал еще усерднее, я бы даже сказала, с остервенением перелистывать страницы журнала. Сразу было видно, что он не только не хотел меня видеть, но даже не желал слышать мой голос. Вот Маруся получит, когда я вернусь в комнату.
— Значит, не экспертиза показала, что это не твой почерк? — я решила продолжить разговор, назло Геркулесову — пусть не мечтает, что его неприступность меня спугнет.
— Ага, — вновь согласился Лева и вновь дурашливо улыбнулся.
Тут на лестнице раздался грохот, будто по ней неслось стадо мамонтов. Потом с вжиканьем и скрипом распахнулась дверь, разделяющая фойе с пролетом, и в проеме показался взлохмаченный, слегка вспотевший и сильно запыхавшийся Зорин.
— Лева! Друг! — взревел он и бросился к Блохину.
Чуть не своротив по дороге вертушку, он преодолел разделяющее их расстояние, гикнул, воздал руки к небесам и заключил-таки друга в объятия.
На это стоило посмотреть, господа! Даже Геркулесов оторвался от своего занятия и уставился на воссоединившихся товарищей. Судя по его физиономии, подумал он о том же, о чем и я, а именно о том, что горячие объятия этих двух гигантов производят не душещипательное, а уж скорее душераздирающее впечатление. Мне, например, сразу вспомнился старый фильм «Гадзила против Кинг-Конга», и я с ужасом ожидала, когда один из них падет под тяжестью другого — потому как столь энергичных похлопываний не смог бы выдержать даже японский ящер.
Но никакого членовредительства не произошло. Нанеся напоследок друг другу пару ощутимых тычков в область солнечного сплетения, друзья угомонились. Мы с Геркулесовым вздохнули с облегчением.
— Можно идти? — красный от возбуждения Блохин все еще не мог решить, пора ли ему ретироваться.
— Можно, — разрешил добряк Геркулесов. После, когда они, топоча, ушли, он обернулся ко мне. — А вам чего?
— Ничего.
— Ну, так и идите себе, работайте.
— Не пойду, — спокойно ответила я и взгромоздилась на ограду «проходной».
— Как хотите, — буркнул он, не поддавшись на провокацию.
— И кто у нас теперь первый подозреваемый? — после долгой паузы поинтересовалась я.
— Вас это не касается.
— Раз не касается, тогда я вам не расскажу о результатах своего расследования.
— Ха! — вот и все, что он сказал.
Что ж, как пожелаете! Еще немного посидев и дождавшись, когда господин следователь удалится, удалилась и я.
В остальном день прошел, как обычно. И, пожалуй, можно бы было на этом закончить главу, если бы не один инцидентик, о котором я сейчас расскажу.
Итак, около 5 вечера я подходила к своему подъезду. Темнело нынче рано, но было еще достаточно светло, чтобы разглядеть, что природа уже подготовилась к зиме, вот, например, шиповник, еще неделю назад его листва, хоть и поредевшая и пожелтевшая, была довольно пышной, а теперь на шипастых ветках остались лишь единичные листочки.
Меня это обычно угнетало, но только не сегодня, на сей раз я обнаружила в этом природном умирании один плюс — теперь никакой маньяк меня в кустах не подкараулит.
41 
