Особенно,... 
81 
«Пей до дна!» – бодро прокомментировала она мысленно эти свои действия.
Дожидаясь, пока таблетки подействуют, она показала Ли записку, которую Николас просунул в свое время ей под дверь.
– Скажите, что тут написано? Он пробежал глазами листок:
– Уж лучше я вам это переведу – С этими словами Ли взял авторучку и написал следующее:
Я полагаю, что мое "я" Слишком сплелось с вашим. И я не волен рассчитывать На вашу помощь более.
– А что значит «не волен рассчитывать»? – спросила Дуглесс.
– Это означает – «не заслуживаю вашей помощи», – пояснил Ли.
Следовательно, она почти правильно отгадала, что именно хотел сказать ей Николас в ту ночь, когда покинул ее и затем она отыскала его в таверне!
Ли протер рукою глаза и зевнул.
Затем он встал из-за стола, прошел к своей кровати и развалился на ней, успев сказать:
– Я только на минуточку! – и тут же отключился – как отключается свет;
Дуглесс же поспешила к небольшому деревянному сундучку, стоявшему на столике перед камином.
Хранившиеся внутри бумаги пожелтели и стали ломкими от старости, но почерк был вполне разборчив, и чернила не поблекли, как это бывает с современными чернилами, стоит бумаге пролежать год или два. Дуглесс с нетерпением схватила всю пачку, но сердце ее замерло, когда она рассмотрела документы повнимательнее: все записи были сделаны теми же знаками и в той же манере, в какой и записка, просунутая Николасом ей под дверь, так что ей не удалось бы разобрать ни слова.
Склонясь над бумагами, она пыталась на основании воспринятых отдельных слов догадаться о смысле всего текста, когда дверь внезапно распахнулась настежь.
– Ага! – воскликнул Николас, возникая на пороге со шпагой в руке, и шагнул в комнату.
Когда Дуглесс удалось наконец справиться с заколотившимся в испуге сердцем, она, одарив Николаса улыбкой, ехидно спросила:
– Так что, Арабелла наконец отпустила вас, да? Николас уставился на Ли, храпевшего на постели, затем перевел взгляд на Дуглесс, склонившуюся вновь над бумагами, и в глазах его появились признаки некоторого смущения.
– Она отправилась спать, – сообщил он.
– Что, одна? – полюбопытствовала Дуглесс. И не думая отвечать ей, Николас прошел к столу и взял одно из писем.
– Рука моей матери! – воскликнул он. Тон его побудил Дуглесс тотчас позабыть о своей ревности.
– Но я не в состоянии прочитать их! – сказала она.
– Ну что вы?! – притворно удивленно воскликнул он, приподымая бровь. – Хорошо, я мог бы поучить вас читать! Вечерами. Уверен, вы научитесь.
– Ну, ладно, ладно, – засмеялась Дуглесс. – Вы уже продемонстрировали мне все, что требовалось, а теперь сядьте-ка и читайте!
– А он? – спросил Николас, указывая кончиком шпаги на спящего Ли.
– А он будет спать ночь напролет! – отозвалась она. Николас положил шпагу на стол и принялся читать письмо. Поскольку Дуглесс никак не могла помочь ему в этом, она сидела тихонько и смотрела на него. Если он так уж любит свою супругу, так почему тогда испытывает ревность, стоит какому-нибудь постороннему мужчине лишь разок поглядеть на нее, на Дуглесс? И почему в таком случае он столь по-дурацки флиртует с этой Арабеллой?!
– Послушайте, Николас, – тихо спросила она, – а вы вообще-то задумывались когда-либо над тем, что произойдет, если вам не удастся вернуться в свою эпоху?
– Нет, – отозвался он, продолжая проглядывать письмо. – Но я обязан вернуться!
– Но что, если вы все-таки не вернетесь? Что, если вам суждено остаться здесь навсегда? – настаивала она.
– Меня отправили сюда отыскать ответы на кое-какие вопросы. Моей семье и лично мне тоже было причинено зло, и меня послали сюда исправить эту несправедливость, – ответил Николас.
Поигрывая ножнами его шпаги и поворачивая их так, чтобы украшавшие их камни сверкали при свете настольной лампы, Дуглесс спросила еще:
– А что, если вас направили сюда по какой-то иной причине? Которая не имеет ничего общего с обвинением вас в измене?
– Ну, и что же это могла тогда быть за причина? – спросил Николас.
– Не знаю, – ответила она, думая при этом: любовь, конечно.
Пристально глядя на нее и как бы читая ее мысли, он спросил:
– Уж не думаете ли вы, что причиной могла стать эта самая любовь, о которой вы говорили? – И, помолчав, добавил:
– Должно быть, в таком случае Господь – женщина, которая заботится о любви больше, чем о чести! – Он явно подтрунивал над ней!
81 
