152 
— Итак, — сказал Рене, — думаю, что было бы полезно начать ограничивать себя с этой минуты. Мы поужинали вчера вечером, позавтракали сегодня утром и можем не притрагиваться к еде до вечера.
— Гм-м! Гм! — послышались голоса.
— Давайте же будем умницами, — сказал Рене, — и договоримся вот о чем: мы не проголодаемся до восьми вечера.
— Решено, — ответил ирландец, — ни один не проголодается до восьми вечера; тем же, кто проголодается, придется затянуть пояса потуже или уснуть; им будет сниться, что они обедают.
— Эй! — вдруг произнес один матрос. — Вы не находите, что именно сейчас у нас есть более насущная задача: развести костер?
— А! — откликнулся Салливан. — По крайней мере нам не грозит нехватка торфа; солнце так и не показалось и, думаю, вряд ли уже надумает; снег продолжает валить — он будет пополнять нам запасы воды, если у нас есть брезент для ее сбора. А сейчас потешим себя и погреем свои пальцы.
Они развели костер, который затем поддерживали с утра до вечера и с вечера до следующего утра.
У берегов Англии и на Ла-Манше зимой, в январе и феврале, наступают нестерпимые морозы, и дело не только в холодах, но и в плохой видимости для судов. На корабле был компас, но очень старый и ржавый; иногда он безбожно врал; нашли лаг, которым напрасно пытались измерить пройденное расстояние; не было ни приборов для определения направления ветра, ни керосина, чтобы зажечь свечи и осветить помещения судна. Ясно было одно — сначала надо двигаться на юг, а затем — на восток, но для ориентирования был один маленький компас Рене, хотя, чтобы разглядеть его, нужен был яркий свет. Света не было никакого, кроме костра из торфа, столь презренного вначале.
Рене, как самый опытный и дисциплинированный и в храбрости и отваге которого не сомневался никто, единогласно был избран капитаном.
Море было неспокойно, дул сильный и изменчивый ветер, все паруса шлюпа превратились в лохмотья. Рене приказал собрать все остатки парусов, которые можно было найти на корабле. Салливан открыл сундук и нашел в его недрах несколько кусков холста в хорошем состоянии и свечу, которая в темноте светила матросам, мастерившим один большой парус.
В восемь вечера каждый получил причитавшиеся ему две картофелины, два капустных листа, кусок масла л стакан воды.
Холста для паруса не хватало, и было решено пустить в дело парус штормового фока, чтобы сшить один главный. Все работы по созданию паруса длились пять дней. Как только подняли большой парус, ход корабля стал значительно быстрее и увереннее. Вместо свеч жгли дубовые головешки, которые периодически опускали для подпитки в миски с торфом. Все были уверены, что судно движется в правильном направлении, а оберегать от отклонений — дело крохотного компаса Рене. Беглецам недоставало припасов: пошел четвертый день их экономного питания, а продуктов могло еще хватить на два, от силы на три дня.
На пятый день на горизонте показался корабль. Рене собрал вокруг себя товарищей.
— Это либо английский, либо корабль союзников. Если это английский корабль, мы нападем на него и захватим; если это союзнический корабль, мы попросим помощи, а затем продолжим наше плавание. На нашем «Призраке» было не более ста двадцати человек, а на «Штандарте» — четыреста пятьдесят, но мы его захватили; на английском корабле было сорок восемь орудий, на нашем — всего шестнадцать, но мы не были голодны. Курс по ветру, ирландец, подберемся к нему.
Каждый приготовил свой деревянный кинжал, и Рене схватил железный прут; однако корабль, был ли он вражеский или союзнический, торговый или военный, развил такую скорость, что на шлюпе вынуждены были отказаться догнать его.
— Кто-нибудь, плесните мне каплю воды! — жалобно попросил один из матросов.
— Я могу дать, — ответил Рене, — вот, мой храбрый друг.
— А вы? — последовал вопрос.
— А я, — ответил Рене с улыбкой, которой могли позавидовать ангелы, — я не хочу пить.
И он протянул матросу свой запас воды.
Настал вечер, были распределены последние пайки: картофель, лист капусты и полстакана воды.
С давних времен замечено, что в минуты бедствий на судне самым мучительным испытанием для моряков оказывалась жажда: она способна лишить всякого сочувствия к ближайшему из друзей.
На следующий день положение наших беглецов стало еще нестерпимее: каждый из них уединился и ушел в себя, кто как мог, лица у всех были бледны и измождены. Внезапно раздался крик, и один из матросов в приступе наваждения бросился в море.
152 
