Особенно,... 
117 
Что касается остальных, то поначалу, конечно, придется причинить боль собственной дочери, но позже она вознаградит Калли за это. Потом, по прошествии некоторого времени, она найдет для нее мужа. Она найдет великолепного мужа, который станет ее любить и о ней заботиться. А Талис отправится к королевскому двору, добьется милости королевы и женится на какой-нибудь богатой наследнице. Собственные сыновья Алиды унаследуют то, что принадлежит им по праву. И если Джон уже не сможет завещать Талису, то можно надеяться, что удастся его заставить дать дочерям такое приданое, чтобы они могли выйти замуж.
Да, думала Алида, улыбаясь. Она сможет лечь в могилу, зная, что ужасные последствия того, что она натворила много лет назад, исправлены. Теперь, когда смерть была так близка, Алида часто начинала думать, что за все нужно платить. Когда-нибудь там, на небесах, она встретит мать Талиса. Ей хотелось бы сказать бедной девушке, что она достойно позаботилась о ее сыне.
Открыв дверь, Алида окликнула проходящую мимо служанку.
– Где Пенелла?
Девушка– служанка, совсем молоденькая, наверное, была в Хедли Холле недавно.
– А кто такая Пенелла?
– Миледи, Пенелла-то ведь на кухне, – донесся голос сидевшей в углу древней старухи. – Вы, миледи, еще много лет назад послали ее туда.
– Пришлите ее ко мне. Немедленно. Зная, что ее время на этой земле подходит к концу, Алида желала искупить все то зло, которое причинила в жизни. Пенелла была хорошая служанка, верная и преданная. Только однажды она изменила своей преданности, и этого Алида не могла ей простить никогда. Но сейчас, думала Алида, скорее всего, Пенелла уже все поняла. А, кроме того, Алиде нужен был кто-то, кому бы она могла полностью доверять.
– Могу я на тебя положиться? – холодно спросила Алида, глядя на свою бывшую служанку. Та подошла к очагу, насколько осмелилась близко. За те годы, что она провела на кухне, она состарилась как будто на несколько столетий. Алида ее не узнала бы: изнуренная, поседевшая, с иссохшими трясущимися руками, на лице глубокие морщины, плечи сгорблены.
Пенелла заглянула своей госпоже в глаза. Алида увидела в ее взгляде только мольбу – никакой гордости. Она понесла суровое наказание за то, что совершила. Однажды она предупредила одного крестьянина о том, что он скоро будет сожжен. Не было такого дня в ее жизни, когда бы она горько не раскаивалась в том, что сделала.
– Да, вы можете на меня положиться! Я жизнь свою отдам, чтобы вам это доказать, – ответила Пенелла с чувством. Она готова была поклясться своей кровью, своей душой. Теперь-то за все то, чего она так долго была лишена, – за еду, за тепло, за удобную постель, – она бы могла задушить тех крестьян своими руками.
– Хорошо. Садись. – Тон Алиды потеплел. – Угощайся. Ешь чего хочешь.
Пенелла села и трясущимися руками потянулась к еде, которая стояла на столе перед очагом. Алида приказала:
– Я хочу, чтобы ты вспомнила, что подслушала тогда, когда та старуха пришла и рассказывала про двоих детей. Она говорила про этого Талиса и мою дочь. Я хочу знать, что ты запомнила. Каждое слово.
Первым желанием Пенеллы было запротестовать и начать уверять госпожу, что она тогда послушно оставила их в одиночестве. Но по одному взгляду Алиды она поняла, что сейчас не время притворяться. Она, разумеется, подслушивала все беседы, которые вела ее госпожа, и госпожа это прекрасно знала.
Нелегко ей сейчас было сосредоточиться и вспомнить все, что тогда было. Но от каждого съедаемого ею кусочка божественно вкусной еды – настоящей еды, не объедков! – у нее в голове прояснялось, и перед ней со всей ясностью вставал тот факт, что дальнейшая ее возможность питаться так же зависит от того, что она сейчас вспомнит.
– Она говорила, что они – как две половины одного целого. Если одному что-то не нравится, то и другому тоже. Они хотят, чтобы у другого было все самое лучшее, жертвуют своими личными желаниями ради удовольствия другого. Их нельзя разлучать, разлука их убивает. Они очень ревнивы, особенно мальчик. Он просто не переносит, когда девочка обращает внимание на что-то еще, кроме него. Девочка его боготворит, поклоняется ему. Ради него она готова солгать, украсть. Наверное, она может ради него и убить. А он – он человек чести, это чувство для него очень важно. Он никогда не совершит дурных поступков по отношению к другим.
Тут Пенелла не могла удержаться от мысли, что несколько лет работы на кухне Джона Хедли, и ни в ком не останется и следа от чувства чести, даже если оно поначалу и было. У нее тоже когда-то было чувство чести. Из-за этого-то чувства она тогда и предупредила тех крестьян. Ей казалось, совершить злодейство по отношению к невинным младенцам – это «дурно». Просто удивительно, что пустой желудок способен делать с чувством чести. Теперь, вне сомнения, она могла бы сжечь весь дом, если бы от этого зависело, набит ее желудок или нет.
117 
