Особенно,... 
47 
– Ты это придумал, д'Эпернон?
– Ну да, бог мой, я один, сир.
– Это вызовет всеобщий смех.
– Не смех, это вызовет страх.
– Твои дворяне, значит, такие грозные?
– Сир, эту стаю псов вы напустите на любую дичь. Они будут знать только вас, только с вашим величеством иметь дело и только у вас просить света, тепла, жизни.
– Но я же на этом разорюсь.
– Разве король может разориться?
– Я с трудом оплачиваю своих швейцарцев.
– Посмотрите хорошенько на этих пришельцев, сир, и скажите мне, придется ли, по вашему мнению, много на них тратиться?
Король окинул взглядом эту длинную спальню, достойную внимания даже со стороны монарха, привыкшего к самым примечательным архитектурным затеям.
Продолговатый зал был во всю свою длину разделен перегородкой, по одну сторону которой архитектор устроил сорок пять альковов, расположенных, словно келейки, один подле другого и открывающихся на проход, в конце которого стояли король и д'Эпернон.
В каждом из этих альковов пробита была дверца, соединявшая его с чем-то вроде комнаты.
Благодаря такому остроумному устройству каждый дворянин мог от исполнения служебных дел сразу же переходить к частной жизни.
К своим общественным обязанностям он выходил через альков.
Семейная и личная жизнь его протекала в примыкавшем к алькову помещении.
В каждом таком помещении была дверь, открывавшаяся на балкон, который шел вдоль всей наружной стены.
Король не сразу понял все эти тонкости.
– Почему ты показал мне их в кроватях, спящими? – спросил король.
– Я полагал, сир, что так вашему величеству легче было бы произвести осмотр. На каждом из этих альковов имеется номер, что очень удобно: под тем же номером числится и обитатель данного алькова. Таким образом, каждый из этих обитателей, когда понадобится, может быть и просто номер такой-то, и человек.
– Придумано довольно хорошо, – сказал король, – в особенности если у нас одних будет ключ ко всей этой арифметике. Но ведь несчастные задохнутся, если все время будут жить в этой конуре?
– Если вашему величеству угодно, мы сделаем обход и осмотрим помещение каждого из них.
– Черт побери! Ну и мебельный склад ты мне устроил, д'Эпернон! – заметил король, бросив взгляд на стулья, куда спящие сложили свою убогую одежонку. – Если я стану хранить в нем лохмотья этих парней, Париж здорово посмеется.
– Что верно, то верно, сир, – ответил герцог, – мои сорок пять гасконцев не слишком роскошно одеты. Однако, ваше величество, будь все они герцогами и пэрами…
– Да, понимаю, – с улыбкой сказал король, – они обошлись бы мне гораздо дороже.
– Вот именно, сир.
– Сколько же они будут мне стоить? Если не дорого, это меня, возможно, убедит. Ибо внешний вид у них, д'Эпернон, не очень-то привлекательный.
– Сир, я знаю, что они несколько отощали да и загорели на солнце наших южных провинций. Но я был таким же худым и смуглым: они пополнеют и побелеют, подобно мне.
– Гм! – промычал Генрих, искоса взглянув на д'Эпернона.
Наступила пауза, вскоре прерванная королем.
– А знаешь, эти твои дворяне храпят, словно церковные певчие.
– Сир, по одному этому о них судить не следует: видите ли, сегодня вечером их очень хорошо накормили.
– Послушай-ка, один что-то говорит во сне, – сказал король, с любопытством прислушиваясь.
– В самом деле?
– Да, что это он говорит? Послушай.
И правда, один из гасконцев, чьи руки и голова свисали с кровати, а рот был полуоткрыт, что-то бормотал с печальной улыбкой.
Король подошел к нему на цыпочках.
– Если вы женщина, – говорил тот, – бегите! Бегите!
– Ого! – сказал Генрих. – Он дамский угодник.
– Что вы о нем скажете, сир?
– У него довольно приятное лицо.
Д'Эпернон поднес к алькову свою свечу.
– К тому же руки у него белые, а борода хорошо расчесана.
– Это господин Эрнотон де Карменж, красивый малый, он далеко пойдет.
– Бедняга, у него там был какой-нибудь роман, и пришлось его прервать.
– Теперь он будет любить только своего короля, сир. Мы вознаградим его за принесенную жертву.
– Ого, рядом с этим, как его?..
– Эрнотон де Карменж.
– Да, да, рядом с ним – престранная личность. Какая рубашка у этого номера тридцать первого! Можно подумать – власяница кающегося грешника.
47 
