88 
Дон Модест, провожавший их к выходу, только и делал, что отвешивал поклоны.
Герцогиня, не спуская занавески на этих носилках, еще отвечала на излияния настоятеля, когда один монах ордена святого Иакова, выйдя из Парижа через Сент-Антуанские ворота, сперва поравнялся с лошадьми, осмотрев их с любопытством, а потом и с носилками, куда устремил внимательный взгляд.
В этом монахе Шико узнал маленького брата Жака, который торопливо шел из Лувра и теперь остановился, пораженный красотой г-жи де Монпансье.
«Ну, ну, – подумал Шико, – мне везет. Если бы Жак вернулся раньше, я не смог бы увидеть герцогиню, так как мне пришлось бы как можно скорее бежать к Фобенскому кресту, где назначено было свидание. А теперь госпожа де Монпансье на моих глазах уезжает, после своего маленького заговора. Наступает очередь мэтра Никола Пулена. С этим-то я покончу за десять минут».
И, действительно, герцогиня, проехав мимо не замеченного ею Шико, помчалась в Париж, и Никола Пулен уже намеревался последовать за нею.
Ему, как и герцогине, надо было пройти мимо рощицы, где притаился Шико.
Шико следил за ним, как за дичью охотник, намеревающийся выстрелить в самый подходящий момент.
Когда Пулен поравнялся с Шико, тот выстрелил.
– Эй, добрый человек, – подал он голос из своей норы, – загляните-ка, пожалуйста, сюда.
Пулен вздрогнул и повернул голову к канаве.
– Вы меня заметили, отлично! – продолжал Шико. – А теперь сделайте вид, будто ничего не видели, мэтр Никола… Пулен.
Судейский подскочил, словно лань, услышавшая ружейный выстрел.
– Кто вы такой? – спросил он. – И чего вы хотите?
– Кто я?
– Да.
– Я один из ваших друзей, недавний друг, но уже близкий. Чего я хочу? Ну, чтобы вам это растолковать, понадобится некоторое время.
– Но чего же вы желаете? Говорите.
– Я желаю, чтобы вы ко мне подошли.
– К вам?
– Да, ко мне, чтобы вы спустились в канаву.
– Для чего?
– Узнаете. Сперва спускайтесь.
– Но…
– И чтобы вы сели спиной к кустарнику.
– Однако…
– Не глядя в мою сторону, с таким видом, будто вы и не подозреваете, что я тут нахожусь.
– Сударь…
– Я требую многого, согласен. Но что поделаешь, – мэтр Робер Брике имеет право быть требовательным.
– Робер Брике? – вскричал Пулен, тотчас же выполняя то, что ему было велено.
– Отлично, присаживайтесь, вот так… Что ж, мы, оказывается, проделывали измереньица на Венсенской дороге?
– Я?
– Безо всякого сомнения. А что удивительного, если чиновнику парижского суда приходится иногда выступать в качестве дорожного смотрителя?
– Верно, – сказал, несколько успокаиваясь, Пулен, – как видите, я проводил измерения.
– Тем более, – продолжал Шико, – что вы работали на глазах у именитейших особ.
– Именитейших особ? Не понимаю вас.
– Как? Вы не знали…
– Не понимаю, что вы такое говорите.
– Вы не знаете, кто эта дама и господин, которые стояли там на балконе и только что возобновили свой прерванный путь в Париж?
– Клянусь вам…
– Какое же счастье для меня сообщить вам такую замечательную новость! Представьте себе, господин Пулен, что вами, как дорожным смотрителем, любовались госпожа герцогиня де Монпансье и господин граф де Мейнвиль. Пожалуйста, не шевелитесь.
– Сударь, – сказал Никола Пулен, пытаясь бороться, – ваши слова, ваше обращение…
– Если вы будете шевелиться, дорогой господин Пулен, – продолжал Шико, – вы заставите меня прибегнуть к крайним мерам. Сидите же спокойно.
Пулен только вздохнул.
– Ну вот, хорошо, – продолжал Шико. – Так я вам говорил, что, поскольку вы работали на глазах у этих особ, а они вас – как вы сами уверяете – не заметили, я, милостивый государь мой, полагаю, что для вас было бы очень выгодно, чтобы вас заметила другая весьма именитая особа – например, король.
– Король?
– Да, господин Пулен, его величество. Уверяю вас, он весьма склонен ценить всякую работу и вознаградить всякий труд.
– Ах, господин Брике, сжальтесь.
– Повторяю, дорогой господин Пулен, что, если вы хоть слегка двинетесь, вас ожидает смерть. Сидите же спокойно, чтобы не случилось беды.
– Но чего вы от меня хотите, во имя неба?
– Хочу вашего блага, и ничего больше. Ведь я же сказал, что я вам друг.
– Сударь! – вскричал Никола Пулен в полном отчаянии. – Не знаю, право, что я сделал дурного его величеству, вам, кому бы то ни было вообще!
88 
