Особенно,... 
43 
— Пра-а-а-льно, — Артемон скривился. — После такой-то жрачки… Мой кореш ваще загнулся. Лежал весь вечер, матерился. На маргарине, говорит, прогорклом баланду сварганили, как в тюряге. А я ему — терпи, сам хотел отдохнуть, как простые люди. Надоели, говорит, эти Альпы! — банкир хохотнул, потом вспомнил о своем долге и посуровел. — Следующий.
— Мы смотрели, как вы играете в бильярд, — заблеяла Изольда.
— Вы пришли в 3-05. А до этого были?
— Мы были в туалете.
— Да что вас всех в толчок потянуло?
— Естественные надобности никто не отменял! — отбрила приставалу Галина Ивановна.
— Кстати, что-то долгонько вы в тубзике сидели, — нахмурился банкир. — Подозрительно это как-то.
— Ну так Клотильда красоту наводила, — не удержалась от колкости Ксюша. — Тут быстро не управишься…
— Эй, — вдруг возопил Суслик. — Подождите-ка! Вы забыли про своего Санчо Пансо!
— Про какого, на фиг, Панчу Санчу?
— Про телохранителя, — продолжал орать Мишка. — Он тоже выходил из бильярдной!
— Да? — Артемон нахмурился. — Я че-то не помню… Выходил, а Кука?
— Выходил, — не стал отпираться телохранитель. — В туалет.
— Во, блин! Дизентерия что ли у вас у всех?
— Просто здесь отвратительно готовят. Из несвежих продуктов. И как ты сам сказал, на прогорклом маргарине, — он поморщился. — Вот всех диарея и замучила.
— Та-а-к, — Артемон нахмурился. — Давайте колитесь, кто еще в тубзик бегал?
Сначала все молчали, но секунду спустя Стапчук, как примерный школьник, вытянул руку.
— И тебя понос от жрачки прошиб?
— Не, меня от другого прошибло. От джина вашего. Мне эта микстура не нравится Я к самогонке привык..
— Так не пей.
— Как это — не пей? Раз наливают — надо пить. Это закон.
— Ньютона? — хмыкнул Кука.
— Закон жизни, — глубокомысленно изрек Стапчук и меланхолично засвистел.
— Ладно, замяли. Дальше пошли. — Артемон уставился на красного и потного Зорина. — Ты, певец самородок, кино смотрел, так?
— Э… Ну да.
— И этот с тобой? — он кивнул на Серегу.
— Вроде, — промямлил Юрик, еще больше покраснев.
— А девушка? — Артемон указал на притихшего Тю-тю.
— Сеня был с нами. Мы все кино смотрели… Интересное оно очень…
— Тогда почему, когда Кука за вами пришел, вы дрыхли в креслах?
— Ну… Задремали малость, — залепетал Серый. — Но мы только под конец.
— Короче. Алиби толстого подтвердить сможешь?
— К-хе… Ну… я думаю, что если бы он выходил, я бы услышал.
— Никуда я не ходил! — возопил Зорин. — Я уснул сразу, как в кресло сел.
— Значит, и у толстого и у задохлика нет алиби, так? Так. У девчушки то же нет?
— Я тебе, мать твою, не девчушка, — рыкнул Тю-тю непривычным басом. — Я мужчина, хоть и педераст! Ясно тебе?
— О! Простите, пожалуйста, — Артемон дурашливо расшаркался. — Только это ничего не меняет! Педерасты тоже людей мочат!
Зорин молчал, надув щеки. Серый попискивал, но ничего внятного не произносил.
— Значит, три подозреваемых уже есть, — удовлетворенно молвил Артемон.
Зоринские щеки достигли угрожающих размеров и, наконец, он не выдержал:
— Прекратите на меня наговаривать! — взвыл он. — Это нарушение прав человека! Я буду жаловаться! В ООН!
— Хоть Папе Римскому, — беспечно молвил банкир. — И когда в Женеву поедешь, не забудь стукануть, что тебя посадили под замок.
— Под какой такой замок? — сразу сник Зорин.
— Под обычный. Навесной. Кука! — Артемон подозвал своего оруженосца. — Давай ключи, этих субчиков под замок посадим. На всякий случай.
— Вы не смеете… Не смеете… Отстаньте от меня! Хам! Дегенерат! — Юрка начал пятиться, махая руками, как ветряная мельница. Видимо, хотел таким макаром отбиться от неотвратимо приближающегося Куки.
Я хотела уже вмешаться, но неожиданно на защиту Зорина встала закаленная в партийных баталиях Галина Ивановна.
— Я, молодой человек, вам не позволю самоуправствовать! Ишь чего выдумал, честного человека запирать.
— Да это для вашей же пользы! — попытался протестовать Артемон.
— Я за Зорина ручаюсь! Никого он не убивал. И за Тю-тю, он мне как дочь!
— А за меня? — пискнул Серега.
— И за тебя! Чтобы такой дохляк с двумя бугаями-спортсменами справился, это ж надо додуматься…
— Мадам, — вмешался Кука, — долбануть одного гантелей по черепу, а другого прирезать, когда тот пьян да еще и спит, тут никакой силы не надо!
43 
