с удовольствием перечитала 
57 
— Как звать тебя, красавица?
— Оделия, — промямлила толстуха. Позабытый поросенок трещал в очаге, и Мальтус Фолькон несколько рассеянно повернул вертел.
— И скажи нам, красавица Оделия, где твои сестры?
— Сестры в зале капитулов, слушают ежевечернее наставление грейсфрате…
— А ты, стало быть, кухарничаешь? Отлично! Мы не станем тебя обижать, ежели ты будешь сидеть тихо-претихо, но для пущей верности свяжем тебя и заткнем рот, — объяснил Франци, сноровисто опутывая пухлые руки монахини взятой со стола веревкою. Для рта пригодился кусок войлоку, невесть зачем валявшийся тут же. То, как споро и умело управился Франци с толстухой, натолкнуло Бофранка на мысль, что в иные времена лютнист, вполне вероятно, промышлял грабежом.
— Но мы не спросили, где зала капитулов… — начал было Фолькон.
— Я и без того знаю, — неучтиво отмахнулся от него лютнист.
— Мудро ли идти туда, где такое скопление народу?
— Где толпа, там и паника, — сказал Франци, — а потом грейсфрате отправится ужинать или почивать, запрется в своей комнате на засов, и все пропало. Не будем же медлить!
Цепочкою, один за другим, все семеро пробрались ко входу в центральное здание монастыря и обнаружили там неосторожно открытую дверь. В коридоре было светло — горели светильники, и Франци уверенно устремился вперед.
— Караул! Караул! — неожиданно вскричал кто-то за спиною. Бофранк резко обернулся и увидал еще одну монахиню, на сей раз тощую и длинную, словно жердь; уронив несомую стопу белья, она истошно вопила, всплескивая руками, будто ее щекотали бесы.
Не успел субкомиссар ничего предпринять, как монахиня неожиданно замолчала, пошатнулась и, хрипя, повалилась навзничь — в горле ее торчала короткая арбалетная стрела.
— Вот так, — наставительно сказал Франци, накручивая колесико для нового выстрела. — Я же говорил, что славно управляюсь с арбалетом.
Первым, кто заметил ворвавшихся в залу капитулов нападавших, был бдительный фрате Хауке. Злобным криком: «Еретики! Еретики!» — он прервал наставление своего хозяина и тотчас схватился за оружие; стрела прошла чуть выше и левее головы Бофранка.
Монахини бросились кто куда, в то время как Баффельт совершенно растерялся и остался стоять за кафедрою, воздев руки к небу. Кто-то выстрелил; Бофранк с ужасом обнаружил, что это была прекрасная Гаусберта, выпустившая заряд прямо в живот монахини, бросившейся на нее с широким ножом в руке. Нападавшая рухнула на пол, а остальные заметались, визжа и сбивая друг дружку с ног.
— Толстяк! Он убегает! — крикнул лютнист, указывая на кафедру.
В самом деле, Баффельт пришел в себя — не выстрел ли отрезвил его? — и направлялся теперь к едва заметной дверце позади кафедры. Бофранк, а за ним и Фолькон бросились следом и настигли грейсфрате, когда он уже отворял ее. Драться грейсфрате не умел, но, неудачно взмахнув рукою, сорвал с Бофранка черную повязку.
— Хире Бофранк! — воскликнул Баффельт, увидав, кто схватил его. — Хире Бофранк, что вы делаете?!
— Молчите, молчите, грейсфрате, — сказал субкомиссар, оглядываясь по сторонам в ожидании нападения.
— Отпустите меня! — властно распорядился грейсфрате, но обнаружил, что никто его не слушает, ибо в зале началась совершенно беспорядочная пальба. Случилось так, что маленький отряд Бофранка получил неожиданный отпор — появились те самые охранницы грейсшвессе Субрелии, вооруженные, ко всеобщему изумлению, в том числе и мушкетами. Бофранк увидел, как схватился за окровавленную руку Рос Патс, а с юного Фолькона сбило шляпу. Старичок Кнерц взобрался на основание колонны и выцеливал, куда выстрелить.
— Да убейте же вы их всех! — в сердцах заорал лютнист, размахивая дубинкою и сокрушая ею ближних к нему монахинь. В их числе находилось немало таких, что попросту бежали в испуге и случайно наткнулись на него, но прочие бросались сами, растопырив пальцы, дабы выцарапать глаза или разорвать рот.
Фрате Хауке, разлохмаченный, в потрепанном платье, пробивался сквозь людское месиво к Бофранку, на ходу заряжая арбалет. Субкомиссар не стал его дожидаться и потащил толстяка Баффельта за собою — к выходу.
— Уходим! — хрипло кричал Бальдунг, отбрасывая разряженный пистолет.
По счастью, во дворе никого не было: судя по всему, почти все монахини слушали наставление.
— Вас сожгут заживо! — предвещал Баффельт, едва поспевая за субкомиссаром. — Это бунт! Дьявольское наущение!
57 
